Часть 3. Теория и практика клинического психоанализа

Глава 11. Сопротивление


...

Виды сопротивлений

Обнаруживаемое в процессе лечения сопротивление пациентов не является единичным актом. Оно способно не только принимать разнообразные формы и выступать с различной степенью интенсивности, но и оказывается постоянным спутником терапевтического процесса как такового. Поэтому речь идет, как правило, не только о преодолении сопротивления, оказываемого пациентом в начале его лечения, но и о длительной, кропотливой работе по вскрытию и устранению сопротивлений, возникающих на различных этапах терапевтической деятельности. Подобная ситуация стала все более очевидной по мере того, как аналитики начали уделять пристальное внимание сопротивлению как таковому.

Практика показывает, что прежде всего сопротивление пациентов направляется против основного технического правила психоанализа. Согласно этому правилу, пациент должен говорить буквально обо всех своих ассоциациях, которые в состоянии спокойного самонаблюдения возникают у него. При первых же встречах с пациентом аналитик разъясняет смысл совместной работы и говорит о важности соблюдения основного технического правила, поскольку от этого во многом зависит и продолжительность лечения, и его успех. Любые воспоминания пациента, его чувства и мысли — все является существенным, независимо от того, представляются ли они таковыми ему самому или нет.

Казалось бы, во имя своего выздоровления пациент готов сотрудничать с аналитиком. Однако нередки случаи, когда, понимая суть основного технического правила психоанализа, пациент без какого-либо видимого желания следует ему, а подчас даже, напротив, делает все для того, чтобы не соблюдать его. Он может ничего не говорить, молчать и ждать наводящих вопросов со стороны аналитика. При этом пациент начинает оправдываться, утверждая, что ему ничего не приходит в голову, у него нет никаких воспоминаний и будет лучше, если аналитик сам станет расспрашивать его обо всем, что считает нужным.

Подобного рода сопротивление напоминает ситуацию, когда часть обучающихся психоанализу студентов вдруг обнаруживают, что у них пропали сновидения. Стоит только обратить внимание студентов на то, что отныне они должны записывать свои сновидения и анализировать их, как тут же некоторые из них заявляют, что им перестали сниться сновидения. Проходит какое-то время, прежде чем эти студенты вновь обретают способность не столько видеть, сколько помнить, воспроизводить свои сновидения. Нечто аналогичное происходит и с соблюдением основного технического правила психоанализа, когда пациент уверяет, что ему ничего не приходит в голову. И в том и в другом случае возникает сопротивление, в результате чего аналитик лишается необходимого для работы материала.

Подчас пациент жалуется на то, что ему действительно ничего не приходит в голову. Всем своим поведением он демонстрирует готовность следовать основному техническому правилу, но что поделаешь, если у него нет никаких воспоминаний и никакие мысли не посещают его в данный момент. Но как только выясняется, что он умалчивает о чем-то, пациент тут же заверяет, что пришедшая ему в голову мысль или возникшая ассоциация не имеют никакого отношения к обсуждаемым проблемам. Спрашиваешь: «Откуда вы знаете, что то, о чем вы умолчали, не относится к делу?» В ответ на этот вопрос пациент начинает приводить различного рода аргументы, мол, ему так кажется, пришедшая в голову мысль является совершенно абсурдной, нет никакой логической связи между его болезнью и случайно возникшей ассоциацией, а его воспоминание совершенно неинтересно и не представляет никакой ценности для понимания его душевного состояния. Чаще всего подобного рода сопротивление возникает на начальной стадии аналитической работы, когда пациент настороженно относится к аналитику, как бы изучая его и решая для себя вопрос о том, стоит ли ему доверять. Требуется время и терпение, прежде чем сопротивление против основного технического правила психоанализа оказывается преодоленным или, по крайней мере, ослабленным настолько, что пациент начинает рассказывать о своих чувствах и мыслях, не задумываясь об их содержании, ценности, пригодности для анализа.

Иногда приходится иметь дело с таким пациентом, который занимает противоположную позицию. В отличие от «молчуна», он без всяких расспросов со стороны аналитика готов рассказывать часами о своей жизни, переходя от одного сюжета к другому. Создается впечатление, что ему все равно, кому и о чем рассказывать, лишь бы находился благодарный слушатель, вроде аналитика, способный молча присутствовать в момент откровений пациента и ничем не нарушать его поток речи. Беспрестанное говорение пациента может продолжаться несколько сессий подряд. По крайней мере у меня были случаи, когда на протяжении первых пятнадцати — двадцати сессий я почти безмолвно выслушивал пациента, давая возможность ему выговориться и не перебивая его, если даже подчас возникало желание что-то уточнить из того потока слов, который обрушивался на меня.

Из клинической практики

Одна из пациенток радовала меня теми успехами, которые стали проявляться после нескольких сессий. Между нами установились доверительные отношения. По ее словам, она стала прекрасно спать, а ранее имевшие место мучительные раздумья об отношениях с мужем как бы улетучились и перестали беспокоить ее. Однажды она принесла цветы и, передавая их мне, выразила благодарность за то тонкое понимание ее состояния души, которое я выразил на предыдущей сессии в форме обсуждения одного из ее сновидений. Все это было настолько искренним с ее стороны, что трудно было не только не порадоваться подарку судьбы в виде интеллигентной пациентки, с которой легко и приятно работать, но и не испытать чувства удовлетворения от затраченных на лечение усилий. Однако я понимал, что было бы преждевременно обольщаться результатами работы с пациенткой, относящейся к типу «соглашателя». Напротив, ее постоянные соглашения со мной и восхищенные высказывания по поводу психоанализа вообще и меня как аналитика в частности побудили к более критическому осмыслению предшествующей аналитической работы. В конечном итоге оказалось, что за признательностью и благодарностью пациентки скрывалось сопротивление, направленное против раскрытия ее тайны, связанной с запутанным клубком отношений между нею и отцом мужа, с которым у нее произошла интимная связь. И хотя по отдельным обрывкам фраз можно было составить представление о не совсем обычных отношениях между пациенткой и отцом ее мужа, тем не менее сама она не решалась признаться в своей тайне, предпочитая выражать мне благодарность за «успешное» лечение. Подобного рода сопротивление приняло форму благодарности вовсе не за «успешное» лечение, а за то, что я щадил пациентку и не давил на нее, пытаясь докопаться до ее тайны. На осознание и преодоление этого сопротивления понадобилось определенное время.

Когда же сама пациентка поведала о своей «страшной тайне», она уже не выражала восторга по поводу психоанализа. Напротив, она ощущала душевную боль, оттого что пришлось обсуждать взаимоотношения между нею, ее мужем и отцом мужа. Началась нелегкая, кропотливая работа, вызывавшая у пациентки негативные эмоции и слезы. Но эта работа способствовала пониманию пациенткой того, какие бессознательные конфликты разыгрывались в ее душе. Мне же приходилось неоднократно подчеркивать, что в последующих успехах лечения заслуга принадлежит именно самой пациентке, а не мне или психоанализу как таковому.



Казалось бы, подобного рода говорение должно свидетельствовать об отсутствии какого-либо сопротивления со стороны пациента. И этому можно было бы только радоваться. Но в том-то и дело, что беспрестанное говорение тоже является своего рода сопротивлением. Поскольку чаще всего оказывается, что подобные «потоки речи» служат или защитной реакцией, опережающей возможность постановки вопросов со стороны аналитика, или стремлением заворожить его рассказом о своей многогранной, интересной, содержательной жизни, или шокировать его своей исповедальностью, доходящей до детального описания таких интимных подробностей, о которых иной пациент не решается поведать аналитику даже при длительной совместной работе, когда установлены доверительные отношения между ними.

«Молчун» и «говорун» по-разному реагируют на основное техническое правило психоанализа. Первый не знает, что говорить, настороженно ждет, когда аналитик спросит его о чем-либо, и тщательно обдумывает свои ответы на поставленные перед ним вопросы, словно сдает трудный экзамен и хочет получить высший балл за разумные ответы. Второй без умолку говорит, торопится выложить перед аналитиком обстоятельства своей жизни, как будто боится, что его прервут и не дадут возможность высказаться до конца.

Из клинической практики

Однажды ко мне обратился молодой мужчина, у которого были проблемы в семейной жизни. После пяти лет совместной жизни с женой у него пропало трепетное отношение к ней. Несколько раз он имел случайные связи с другими женщинами и подумывал над тем, как бы сделать так, чтобы его жена оставила его в покое. Питая чувство жалости к своей жене, он не решался на развод, и в то же время переживал по поводу того, что не может жить один. С самого начала наших встреч он приводил массу аргументов в защиту того, почему не может оставить свою жену, и выражал надежду на то, что психоанализ поможет ему сохранить семью. При этом он критически относился и к моим попыткам установления доверительных отношений между нами, и к обсуждению его взаимоотношений с женой, и к осознанию истоков его скрытого, враждебного отношения к женщинам вообще. На первых же встречах выяснилось, что пациент не может спокойно говорить о своем отце. Упрямство по отношению к своему отцу вылилось в интеллектуальное сопротивление против всего того, что было с ним связано. Это упрямство стало своего рода моделью его поведения как в семейной жизни, так и в аналитической ситуации. Любые высказывания о жене сопровождались критикой в ее адрес, так как, по его выражению, ее манера общения с ним напоминала требовательность отца, из-под власти которого он освободился, начав самостоятельную семейную жизнь. По описаниям пациента, я не походил на его отца, и, казалось бы, в аналитической ситуации он мог не проявлять своего упрямства по отношению ко мне. Однако все мои попытки, связанные с пробуждением воспоминаний пациента о раннем детстве, его первом знакомстве со своей будущей женой и решением вступить в брак встречали неизменный отпор со стороны «критика». Он высказывал недоумение и неудовольствие по поводу бесполезной траты времени на выяснение вопросов, неспособных, по его мнению, пролить свет на существо дела.

Психология bookap

Однако у пациента загорались лихорадочным блеском глаза, стоило мне только высказать какое-либо предположение о нем самом или о его отношениях с женщинами, включая его жену. При этом не было случая, чтобы он не приводил различного рода аргументы, опровергающие мои предположения. Самое интересное состояло в том, что как бы от моего имени, он формулировал в вызывающей форме порочащие его предположения, которые тут же старался разоблачить как несостоятельные. Так продолжалось до тех пор, пока я не воспользовался его собственной тактикой.

Как-то в нарочито резкой форме я приписал ему обвинения, выдвинутые в мой адрес, и тут же дал достойный отпор им. «Критик» опешил от неслыханной несправедливости, не мог найти ни одного аргумента в свою защиту и на какое-то время потерял дар речи. Позднее, раскусив мою уловку, он долго смеялся над тем, что дал себя провести. Обсуждение этого эпизода позволило ему осознать свое интеллектуальное сопротивление, что дало возможность иными глазами взглянуть на его отношения с отцом и женой. При дальнейшей аналитической работе время от времени у него снова возникало интеллектуальное сопротивление, но оно уже не было столь сильным и навязчивым, как на начальном этапе лечения. Во всяком случае, «критик» с юмором стал относиться к возникающему у него интеллектуальному сопротивлению, и мы могли спокойно и плодотворно обсуждать все то, что ранее вызывало у него явное неприятие и заметный отпор.



Однако и в том и в другом случае каждый по-своему выражает свое сопротивление против основного технического правила психоанализа. «Молчун» прибегает не столько к свободным ассоциациям, непроизвольному выражению своих мыслей и чувств, сколько к разумным ответам, предполагающим напряженную внутреннюю работу по отбору того материала, который представляется ему рациональным и необходимым в плане обсуждения с аналитиком проблем и противоречий жизни. «Говорун» настолько захвачен возможностью свободного говорения, что готов увести и себя, и аналитика в мир собственных мыслей и чувств, которые хотя и имеют отношение к проблемам и противоречиям жизни, но не приближают к их пониманию, а порой даже маскируют действительное положение дел.

В процессе аналитической работы удается показать пациентам, как и каким образом у них срабатывают сопротивления, направленные против основного технического правила психоанализа. «Молчун» начинает приобщаться к аналитической ситуации, что позволяет ему более раскрепощенно, по сравнению с первыми сеансами, излагать свои мысли, чувства, воспоминания. «Говорун» не только получает наслаждение от своего говорения, но и начинает испытывать потребность в ответной реакции со стороны аналитика. Однако это вовсе не означает, что пациенты раз и навсегда освободились от сопротивления против излечения как такового. С одной стороны, существует, по выражению Фрейда, «сопротивление раскрытию сопротивлений». С другой стороны, на смену сопротивлению против основного технического правила психоанализа приходят иные виды сопротивлений, которые дают знать о себе в аналитической ситуации.

Типичными являются два вида сопротивлений, в значительной степени противостоящие друг другу. В соответствии с одним из них пациент занимает такую соглашательскую позицию, когда им принимаются любые интерпретации и суждения, высказанные аналитиком. Согласно другому виду сопротивления любое высказывание аналитика вызывает критическое отношение со стороны пациента, готового по любому поводу отстаивать свое собственное мнение.

«Соглашатель» с энтузиазмом воспринимает те или иные разъяснения аналитика, связанные с психоаналитическим пониманием его проблем и внутриличност-ных конфликтов. Он охотно идет навстречу аналитической работе и всячески благодарит аналитика за то, что тот раскрыл ему глаза на многие ранее непонятные ему процессы. Выражая свое позитивное отношение к «прозорливому» аналитику, пациент может преданно смотреть ему в глаза, выказывать свое восхищение по поводу его искусства интерпретации сновидений, охотно говорить о том, как улучшается самочувствие. Соглашаясь во всем с аналитиком, пациент как бы усыпляет его бдительность, чтобы тем самым не дать ему возможность дойти до того глубинного материала, который действительно затрагивает причины и суть заболевания. За его соглашательской позицией скрывается сопротивление против проникновения аналитика в тайну семейных или иных отношений, послуживших источником возникновения невротических симптомов.

В отличие от «соглашателя», «критик» настороженно относится к аналитику, его приемам работы и интерпретациям. Он выражает свое сопротивление в более явной форме, чем «соглашатель». Для «критика» аналитический процесс превращается в своего рода игру, в которой он стремится одержать верх над аналитиком. Он может выказывать недовольство по поводу того, что аналитик обращает внимание на акие-то детали жизни пациента, которые представляются ему не имеющими существенного значения.

«Критик» готов вступить в решительный бой, чтобы отстоять свою точку зрения и с помощью логических аргументов опровергнуть противоположное мнение. Он будет прилагать все усилия к тому, чтобы оказаться правым или, во всяком случае, продемонстрировать некомпетентность аналитика в том или ином вопросе. Причем для него более важным оказывается не обсуждаемый вопрос, а то, что он способен противостоять выраженной кем-то точке зрения. Для «критика» интеллектуальное сопротивление становится ареной борьбы с аналитиком. Ради достижения победы в этой борьбе он готов на все. Вместо желания излечения у «критика» появляется стойкое интеллектуальное сопротивление, под воздействием которого он готов поступиться своим психическим состоянием ради того, чтобы доказать, как аналитик не прав в своих интерпретациях, что он ничего не понимает в его исключительном заболевании.

Среди «критиков» значительную долю составляют мужчины, чья склонность к развитию интеллектуального сопротивления является типичной и широко распространенной. Это не означает, что среди женщин не попадаются «мужские характеры», способные на интеллектуальное сопротивление. Мне довелось работать с пациентками, которые в своих логических построениях не только не уступали мужчинам, но подчас и превосходили их. Одна из таких пациенток, закончившая физико-математический факультет МГУ, блистала передо мной таким математическим складом ума, что мои скромные познания в области математики представлялись более чем ничтожными. Ее критические суждения по различным вопросам жизни отличались точностью формулировок, хотя за ними часто просматривались рационализации, свидетельствующие о скрытой борьбе между логически выверенными утверждениями и подвергнутыми вытеснению внутренними сомнениями. Но все же среди женщин «критики» не составляют большинства, как это наблюдается среди мужчин.

Интеллектуальное сопротивление пациентов чаще всего обусловлено их предшествующим отношением к родительским фигурам, особенно к отцу. В свое время Фрейд отметил, что у пациентов-мужчин значительные сопротивления лечению происходят из отцовского комплекса. Они коренятся в том страхе перед отцом, который испытывался ими в детстве. Они могут быть связаны и с недоверием по отношению к отцу, а также с тем критическим настроем, который возникает у сыновей, стремящихся выйти из-под отцовской опеки.

Изречения

З Фрейд: «Сопротивление на каждом шагу сопровождает лечение: каждой мысли в отдельности, являющейся у больного, каждому поступку его приходится считаться с сопротивлениями, так как они являются компромиссом между силами, стремящимися к выздоровлению и противодействующими ему».

З Фрейд: «Сопротивление больных чрезвычайно разнообразно, в высшей степени утонченно, часто трудно распознается, постоянно меняет форму своего проявления».