Бинтование душевных ран (М.О. Мирович)


...

История вторая

Отец Карла воспитывал сына один. Он работал настройщиком органов и зарабатывал неплохие деньги, разъезжая по католическим соборам Западной Европы. Он безумно любил сына, видя в нем продолжателя своего дела. Отец старался дать Карлу хорошее образование и нанял хороших учителей музыки.

У Карла обнаружился абсолютный слух и тонкое понимание музыки. С раннего возраста он поражал окружающих: к десяти годам прекрасно играл на рояле и скрипке, любил ходить в музыкальный театр и наизусть знал несколько оперных арий. Отец гордился успехами сына.

Пока мальчишки играли в футбол (а это было — на минуточку — поколение Круиффа, Неескенса и Ренсенбринка), Карл занимался вокалом и оттачивал технику игры на фортепиано и скрипке. Часто ему хотелось плюнуть на Моцарта с Бетховеном и махнуть во двор, но он любил отца и не хотел расстраивать того непослушанием.

— Папа, — сказал как-то Карл. — Ты очень расстроишься, если я пойду играть с ребятами в футбол?

— Не знаю, — признался отец. — Наверное, да. Но, если у тебя возникла такая потребность, иди. Карл вздохнул… и остался дома.


С каждым днем его популярность росла, и очень скоро им заинтересовались самые знаменитые импресарио мира — от итальянских до нью-йоркских. Но Карл твердо заявил, что до получения диплома не подпишет ни одного контракта.

Единственный вид концертной деятельности, который позволял себе Карл, — участие в конкурсах. Практически не было ни одного мало-мальски известного конкурса молодых исполнителей, в котором бы не участвовал Карл, и везде он занимал призовые места. А конкурс в Австрии закончился полным триумфом — он получил Гран-при и солидный денежный приз.

К четвертому курсу Карл не выдержал-таки напора пронырливых импресарио и подписал контракт с «Гранд Опера», куда должен был отправиться сразу после окончания учебы в консерватории.

— Ты сделал многое, — сказал ему отец. — Я даже и мечтать не мог, что мой сын добьется таких успехов…

— Это только благодаря тебе, папа, — ответил Карл. — Если бы не ты, я бы, наверняка, стал футболистом или настройщиком органов.

— И все-таки, все-таки… Кто-то должен и органы настраивать, — грустно проговорил отец.

— Извини, папа, — сказал Карл. — Я не хотел тебя обидеть. Ты самый лучший в мире настройщик, и я никогда не смог бы тебя превзойти. А мне нравится быть лучшим.

Отец искренне радовался успехам сына и безмерно им гордился, собираясь засесть за мемуары, которым даже придумал название — «Записки отца гения».

Все шло как нельзя лучше, если бы не одно «но»…

Однажды во время профилактического осмотра у Карла обнаружили полипоз гортани.

— Это опасно? — спросил Карл у отоларинголога.

— Как вам сказать, — протянул доктор, глядя куда-то в сторону. — По большому счету, никакой опасности нет. Но вам предстоит операция на гортани.

— Операция?

— Это совершенно безопасная и безболезненная процедура.

Операция прошла совершенно без осложнений, если не считать того, что Карл потерял возможность выступать на сцене. После нескольких секунд пения начинались дикие боли, и о продолжении карьеры не могло быть и речи.

— Теперь ты можешь настраивать органы, — грустно сказал отец сыну. — Мне нужна замена.


Но Карл не хотел настраивать органы и слушать классическую музыку. Он не хотел ничего.

Ему казалось, что жизнь потеряла смысл, ибо голубая мечта детства стала совершенно несбыточной. Ему не быть великим оперным певцом и не выступать в лучших театрах мира. Никогда ему не будут рукоплескать зрительные залы!

За что Бог наказал его? И почему именно его? Полипоз гортани — заболевание очень редкое, но оно поразило именно Карла. Не геморрой, не диабет — а именно полипоз гортани!

Настраивать органы? Смешно… Надежда мирового оперного искусства — настройщик заштатных органов в заштатных церквах. Пошло и мерзко… Лучше переквалифицироваться в уборщика мусора и забыть обо всем. Пить пиво, болеть за любимый футбольный клуб «Аякс» и обсуждать политические новости с такими же, как и он, уборщиками…

Одно упоминание об опере или случайно услышанная по радио ария приводили Карла в трудно преодолимую депрессию. Не помогали спиртные напитки, не помогали падшие женщины, которых приводил отец в надежде, что Карл сможет отвлечься и забыться.

Карл за год, проведенный вне сцены, резко похудел и перестал интересоваться окружающим. Он ел, пил, ходил на футбол, но в его глазах не было интереса к жизни.

— Сынок, — сказал ему однажды отец, — кажется, тебе следует жениться. Ты достаточно созрел для этого. Пора создавать семью, рожать детей и стараться сделать так, чтобы они продолжали нашу фамилию.

— Но жену и детей надо чем-то кормить. Я не могу жить за чужой счет.

— Корми, кто тебе мешает?

— Но я ничего не умею.

— Никто не мешает тебе получить образование. Еще не поздно. Ты можешь куда-нибудь поступить и получить престижную специальность.

— Куда?

— Не знаю, — отец взял со стола газету. — Вот объявление — набор в техническую школу…

— Техническую? Это что такое?

— Несколько отделений… Пятнадцать…

— Какое тринадцатое?

— Электротехническое.

— Значит, пойду на электротехническое. Кем я после этого буду?

— Электротехником.


К удивлению отца, Карл на следующий день пошел записываться в техническую школу, где через три недели начались занятия. В первое время Карл ходил на них без удовольствия, но потом втянулся, чему причиной была довольно шустрая компания, которая споро посещала все мероприятия — от футбола до пикников на природе с пивом.

Карлу понравилась одна из сокурсниц — худенькая, изящная Ирэн, жившая, как оказалось, недалеко от Карла, который никогда до этого не ухаживал за женщинами (девушки легкого поведения не в счет) и не знал, как начать ухаживания.

— Папа, — спросил он однажды, — как ты ухаживал за мамой?

— Откровенно говоря, не помню, — ответил отец. — Кажется, подарил однажды цветы, сводил в кафе. Потом попросил руки у ее родителей. Те согласились. Ну, вроде, и все.

— А что мне делать с Ирэн?

— Подари цветы, своди в кафе, поговори о чем-нибудь умном. Ты, вообще-то, о чем-нибудь таком знаешь?.. Литература, искусство…

— Литературу — не очень. Ты ведь знаешь, мне книги читать было некогда. У меня репетиции были — по восемь-десять часов в день. Когда мне книги было читать?

— Почитай сейчас. У тебя время есть. Начинай с чего-нибудь простого.

— Непривычно это… Но попробую.


За день до свидания с Ирэн Карл засел за чтение мировой литературы и втянулся. Особенно ему нравились романы Майн Рида и Фенимора Купера. Но его кумиром стал знаменитый немец Карл Мей с его отважными индейцами и беспощадными ковбоями…

Поэзия давалась Карлу с большим трудом, и он с грехом пополам выучил наизусть несколько стихотворений, которые очень быстро забыл, так и не применив их в качестве боевого оружия.

Отношения с Ирэн развивались по всем канонам марьяжной дипломатии, но Карл никогда не рассказывал невесте о том, что некогда учился музыке и мечтал об оперной сцене.

Ирэн подрабатывала по выходным продавщицей в цветочном магазине и долго смеялась, когда Карл подарил ей букет тюльпанов. Она благосклонно принимала ухаживания Карла, и через полгода они поженились. Свадьба проходила в расположенном рядом с жильем Карла кафе, где присутствовали почти все родственники.


К сожалению, личная жизнь Карла не заладилась. Несмотря на учебу в технической школе, он продолжал жить представлениями о жизни, полученными в кругах оперной богемы. Шампанское, беседы при свечах… И в семейной жизни не заладилось. То, на что он в первое время не обращал внимания, раздражало его все больше и больше. То, что раньше казалось ему мелкими чудачествами, теперь представлялось ужасной местечковостью.

— Папа, — говорил он, — она женщина не нашего круга. Ее мать работает прачкой, а отец — маляром. Она, конечно, молодец, выбилась в люди. Но привычки у нее остались прачечные. Не знаю, что делать…

— Терпи. Стерпится-слюбится.

— Сколько можно терпеть! Она слушает эту ужасную музыку. Ты слышал когда-нибудь о рок-н-ролле? Это такая музыка — бум-бум-бум… тра-та-та…

— Конечно, слышал. Отец Марк слушает рок-н-роллы и думает, что никто об этом не знает… «Beatles», «Rolling stones»…

— Черт с ним, с отцом Марком. Я, в конце концов, женился не на отце Марке.

— Что за странные мысли тебе приходят в голову!

— Да я не об этом! Я хочу сказать, что не выношу эту музыку. У меня от нее болит голова. Честное слово, я не знаю, что мне делать.

— Терпи, сынок, терпи…

Но долго выдержать такого безобразия Карл не мог.

В один прекрасный день он собрал вещи и ушел от Ирэн к отцу. А вечером впервые за последние несколько лет пошел в оперный театр на «Тривиату»…


Началась совершенно другая жизнь. Карл ходил в театры, покупал пластинки; выписывая музыкальные журналы, с удивлением узнал, что его помнят в оперном мире. Иногда на концертах к нему подходили знакомые и совершенно незнакомые люди, выражая сочувствие.

Карлу было приятно такое внимание. Его пригласили в детскую музыкальную школу руководить хором, но Карл отказался, полагая, что это чересчур близко поставит его рядом со своим несчастьем.

Карл не мог взять в толк, что изменило его отношение к опере в последние несколько недель. Неужели им руководили только негативные эмоции, навеянные рок-музыкой?

Отец Карла не мог без удовольствия смотреть на то, как сын после долгой паузы возвращается к жизни, с другой стороны, он немного жалел о разрыве сына с Ирэн, которая ему, откровенно говоря, нравилась. Но что сделано — то сделано. Сын жил в доме отца, и тому нравилось такое соседство.

Карл только теперь стал понимать, насколько интересный человек его отец, который, как выяснилось, разбирался не только в настройке органов, но и в литературе, и в живописи, и в политике. Именно отец потащил его в частный музей Ван Гога, где Карл впервые увидел картины великого голландского живописца.

— Кажется, Карл, ты становишься, по-настоящему культурным человеком.

— Очень может быть, отец…


Все было бы ничего, но в один прекрасный момент Карл по-настоящему влюбился. Его избранницей оказалась артистка балета, — замкнутая, холодная, как айсберг, и безумно красивая немка, которая была на двадцать лет старите его.

Карл познакомился с ней за кулисами венского оперного театра, где она оказалась совершенно случайно — зашла к подружке. Карл долго не знал, как подступиться к немке, и попросил своего приятеля, с которым когда-то (казалось, в другой жизни) учился в Роттердамской консерватории, познакомить его с красавицей.

— А вы разве незнакомы? — удивился приятель. — Это же Моника. Ее тут все знают. Она танцует в Берлине.

— Нет, не знаю. Наверное, если бы я ее знал, не просил бы тебя меня представить…

— Пожалуйста, если ты настаиваешь.

И влюбившегося с первого взгляда Карла представили Марте.

К счастью, к тому времени Карл обладал большим интеллектуальным багажом, с помощью которого было довольно просто укладывать женщин в постель. Однако на этот раз багаж знаний не очень-то помог Карлу. Интеллектуальные беседы о литературе, кинематографе и оперных театрах не произвели на Марту никакого впечатления. Она оставалась холодна, ибо знала, кажется, значительно больше Карла.

— Что мне делать, папа? — в отчаянии вопрошал Карл. — Она меня не замечает. Я дарю ей дорогие цветы и золотые украшения, трачу на это все деньги, а она принимает подарки так, будто дарить ей цветы и украшения — мой долг и обязанность…

— Значит, она понимает, что ты к ней не равнодушен. Если ты ей нравишься, в конце концов ты сумеешь завоевать ее сердце, если нет — хоть дари, хоть не дари — все едино.

— Что ты имеешь в виду? Что я зря дарю ей цветы?

— Не знаю. Ничего я не имею в виду. Чему быть — того не миновать.


День сменялся следующим; душа и тело Марты ни на сантиметр не приближались к Карлу.

Однажды он встретил одного из своих однокурсников, с которым когда-то учился в технической школе, и выложил ему обо всех своих амурных неприятностях.

— Старина Карл! — закричал сокурсник. — Ты совсем не изменился… Зачем тебе эти женщины? Забудь и пей пиво.

После дежурных «ты помнишь» и «а как мы тогда» приятели отправились в ближайшую пивную отметить такое замечательное событие, как случайная встреча старых друзей.


После пятой кружки Карл подумал, что это чересчур даже для такого крепкого человека, как он. Но его однокурсник не сдавался.

— Что такое четыре кружки пива для таких воспитанных и благородных молодых людей, как мы с тобой? Пыль для моряка, и больше ничего. Мы ведь когда-то выпивали с тобой и более…

— Разве?

— Еще как! Ну, может быть, и не с тобой. Ты помнишь этого фламандца?.. Кажется, его звали Эрик…


Употребление пива в особо больших количествах закончилось далеко за полночь. Карл с трудом добрался домой, где удивленный отец ждал его у дверей. Увидев Карла, он укоризненно покачал головой, но ничего не сказал.

Утром у Карла страшно раскалывалась голова, и он дал себе честное слово никогда не пить больше двух (потом все-таки увеличил дозу до трех) кружек. На завтрак он втиснул в себя стакан холодного молока.

— Нельзя так много пить, сынок, — сказал утром отец. — Ты загубишь свое здоровье… Кстати, вчера тебе звонила Марта.

— Мне? Марта?

— Тебе, конечно… Не мне же.

— Что она сказала?

— Спросила, где тебя можно найти.

— Что ты ответил?

— Что ты шляешься неизвестно где.

— А она?

— Повесила трубку.

Карл схватился за голову. Впервые Марта позвонила ему домой, а он в это время глушил пиво и вел дурацкие беседы о смысле жизни! И в это самое время ему звонила женщина, о которой он мечтал всю жизнь.

Ему позвонила Марта!

И он не оправдал ее ожиданий…


Кое-как умывшись и еще раз почистив зубы, Карл отправился в театр, надеясь встретить любимую.

В театре Марты не было, но ему сказали, что она вот-вот должна подойти. Карл бесцельно слонялся между рядами, когда появилась она. Кинув на Карла внимательный взгляд, она быстрыми шагами направилась в сторону своего воздыхателя.

— Карл, что случилось? — начала она. — Я вчера звонила тебе, но отец сказал, что ты пропадаешь неизвестно где.

— Ничего не случилось. — Я вчера встретил однокурсника и мы отметили это событие. Выпили по… кхм… две кружки пива.

— Ты можешь выпить две кружки пива? — ужаснулась Марта. — Ты — две кружки пива?!

— Честно говоря, я и сам этому до сих удивляюсь, — сказал Карл. — Я очень плохо себя чувствую. У меня болит голова, мне хочется пить и, вообще, у меня такое чувство, что я вот-вот умру.

— У меня тоже такое чувство, — сказала Марта. — У тебя такой вид, словно тебе пора делать искусственное дыхание.

Марта крепко взяла Карла за руку и повела к себе домой…

Что было потом, Карл рассказывать категорически отказывается. То ли он проявил себя настоящим мужчиной, то ли, наоборот, истинным джентльменом. Но на следующий день Карл и Марта решили пожениться.


Первые месяцы после свадьбы показались Карлу волшебной сказкой. Он просыпался и не верил в свое счастье — рядом с ним лежала самая красивая, самая умная и самая утонченная женщина Голландии.

«Господи, за что такое счастье, — думал Карл. — Кто такой я, и кто — она? Неудавшийся оперный певец, неудачник и самая изысканная женщина Роттердама…»

Молодые первые недели после брака проводили в праздности и весельи. Ходили в гости к старым приятелям Карла и Марты, устраивали вечеринки на новой квартире, которую они сняли на юго-западе столицы. Большей частью это были друзья Марты из числа артистов балета, музыкантов и других представителей высшего света.

Высший свет резвился у молодых по полной программе: пили, пели, танцевали… Карлу все чаще казалось, что он чужой на этом празднике жизни. Конечно, с ним общались как с равным, ему жали руки, а некоторые дамы поглядывали на него весьма и весьма кокетливо.

И, тем не менее, Карл чувствовал себя не в своей тарелке.

— Я не могу понять, — жаловался он отцу. — Вроде все в порядке, но, что-то тут не так. Я чувствую, что не вписываюсь в этот круг, хотя, казалось бы…

— Разумеется, — отвечал мудрый отец. — Для них ты всего-навсего муж Марты, подававший когда-то большие надежды… А теперь ты муж Марты и — инженер-электрик… Они там все дирижеры — режиссеры — солисты — танцоры, а ты — электрик. Понял?


Карл понимал, что имел в виду отец. Но что он мог поделать? Посоветоваться с женой? Вряд ли она поймет его чувства… В общем, он был счастлив, но нечто мешало ощутить счастье во всем его многообразии.

— Ты мне не нравишься, — однажды сказала ему Марта. — Ты обязан взять себя в руки. Ты всех сторонишься, как юноша из глухой деревни. Только и делаешь, что пьешь вино и пытаешься состроить довольную физиономию. Знай, что тебе это плохо удается.

— Я очень стараюсь.

— Не знаю, что с тобой происходит. Я думала, что тебе будет интересно с моими приятелями, ведь они люди искусства!

— Мне очень с ними интересно…

— Ты чувствуешь себя электриком, попавшим в компанию интеллектуалов. Эдаким сельским придурком.

— Во-первых, я— не сельский придурок, а, во-вторых, твои приятели — отнюдь не интеллектуалы.

— Интеллектуалы они или нет — дело десятое! Важно, как ты себя ощущаешь. И чтобы ты не чувствовал себя придурком или электриком, нужно что-то делать.

— Может, начнем приглашать в гости электриков или сельских придурков? У меня, кажется, есть родственники в деревне.

— Уволь. Ничего не имею против электриков и придурков. Но ты должен меня понять. Я не знаю законов этого самого англичанина… кажется. Ома.

— Правильно. Я тебе о них расскажу.

— Ни в коем случае. Сколько лет без них жила и дальше как-нибудь проживу.

— Что ты предлагаешь?

— Я думаю, тебе стоит вернуться…

— Куда вернуться?

— В оперу, разумеется. В оперный театр.

— Электриком?

— Зачем же? На первых порах — помощником режиссера, а там — будет видно. Я уже договорилась. Тебя с удовольствием возьмут, потому что помнят. Деньги, конечно, небольшие. Но работа интересная. Ты будешь при деле, которое тебе нравится.

— Это обязательно?

— Желательно. Для тебя же самого.


Несколько дней Карл не выходил из дома, обдумывая предложение жены. Иногда ему казалось, что старые раны затянулись, и он будет получать удовольствие от работы. Иногда — что стоит ему регулярно по долгу службы посещать театр, как его охватит непреодолимая депрессия.

Карл не находил себе места и однажды позвонил однокурснику, который с радостью принял приглашение выпить пива.

— У тебя опять ворох проблем, — усмехнулся приятель.

— Не знаю, что делать, — признался Карл. — Может, ты посоветуешь?

— Я? Но у меня же жизнь — прямая линия. Как закончил техническую школу, так и живу спокойно — жениться не собираюсь. Да и оперным певцом я никогда не мечтал стать. Работаю на «Филлипсе», зарабатываю неплохо… Что мне еще надо? Может быть, когда-нибудь и женюсь, да только не сейчас.

Встреча друзей закончилась далеко за полночь. Обо всем было говорено переговорено, однако решить — стоит или нет идти в театр — не удалось.

Утром Марта устроила Карлу большой скандал.

— Ты хочешь стать алкоголиком? — грозно спросила жена.

— Не хочу, — сказал Карл. — Какой из меня алкоголик? У меня же голова от выпивки болит так, что я даже о «Кока-коле» думать не могу…

— И не думай… Сегодня последний день, когда можно устроиться на ту работу, которую я тебе предложила. Если не придешь, это место займет другой. Так что иди. Завтра будет поздно.

Простояв около получаса под холодным душем, Карл отправился в театр под руку с Мартой, и в тот же день был зачислен в штат Роттердамского оперного театра.


— Я до сих пор не знаю, — сказал потом отцу Карл, — правильно я сделал или нет, дав себя уговорить. Мне до сих пор снится, что я стою на сцене. А когда просыпаюсь, мне хочется плакать, ибо жизнь сложилась не так, как хотелось. Видно, не судьба… Но зато мне так нравится театральная суета, ощущать себя причастным к великому таинству, что я чувствую себя почти счастливым.

— Ты все сделал правильно, сынок, — ответил отец Карлу, качая мудрой головой.


Произошедшее с Карлом — отнюдь не редкое явление и не всегда становится трагедией для того, кто не в состоянии продолжить успешно начатую карьеру. Более того, иногда переход от одного вида деятельности к другому, коренная ломка устоявшегося стереотипа приводят к весьма и весьма благоприятным результатам. Да, такое случается, но, к сожалению, не всегда. Для людей творческих профессиональная несостоятельность может привести к тяжелейшей психической травме, когда вчерашние мечты об успехе, благодарных зрителях, умных читателях, цветах, гонорарах и прочих сопутствующих атрибутах превращаются в прах.

Еще хуже, когда до бешеного успеха остался только один шаг, но в самый последний момент вмешивается нечто, и все рушится.

Карл, поняв, что ему уже никогда не стать великим оперным певцом, несколько недель не мог думать ни о чем, кроме самоубийства. Он потом рассказывал, что часами мог размышлять о том, что более безболезненно — отравиться или перерезать вены. Он считал, что божественный смысл его жизни утерян; не будет ни сцены, ни поклонников, ни славы. Следовательно, не будет ничего… Любая мысль, тем более, любое упоминание о театре и сцене вызывали у него отвращение и боль.

Но Карл полюбил… С любовью пришла и надежда. А настойчивость и понимание со стороны Марты помогли вернуть ему, казалось, навсегда утраченный мир. Да, теперь Карл занимает очень скромную должность, но он все-таки возвратился в театр, а рядом с ним — любимый и любящий человек, и он счастлив.