Глава 2. ТРЕТЬЯ НАТУРА


...

Обратный yдар, или Душа пустовать не может

кое-что об экстремальных народных способах излечения начинающихся наркоманий


Рассказывает потомственный мастер-кузнец Иван Николаевич Мельников, доживший в добром здравии и жизнерадостности до 99 лет (по моей давней записи):…Я вишь как вижу — если порок, привык вредный, значит, образуется только, в зародке еще его отшибить можно, отвадить наказанием резким, и чтоб понятно было щенку, что как пить дать и завсегда накажут… А если уже присобачился, пристрастился, — хоть наказывай, хоть казни — толку нет: хуже изгадится, изощрится, обманывать-врать-воровать пойдет…

Туг вишь как — либо отрезать, как пуп, и пусть катится по своей дорожке — либо по-хитрому от наоборота идти. Подначить — до ручки чтобы дошел, привык чтобы сам его наказал, как от наковальни обратный улар — во как!.. Меня-то, вишь, как батяня от курева отучал, пятнадцатилетка: поймал первый раз с папироской — связал, ремнем выдрал как Сидорова козла, сидеть на заднице дня четыре не мог. Да задница-то непонятливой оказалась, потому как пристрял уже к табаку-то. Приятели все однолетки туда же — а я что ж, других хуже? — думаю себе, и еще пуще, тайком…

Второй раз поймал с пачкой крепких турецких, деньги на них я хитростью выманил, помню… Ну, думаю, все, поминай как звали, батяня у меня был суров… А он в угол кузницы сажает меня — и смотрит долго в глаза, молчит… Потом смирно спрашивает спокойно: «У тебя пачка эта одна или есть еще?»

«Еще, — честно ему признаюсь, — две припасены». — «Где?» — «Под лестницей на чердаке». — «Ну неси сюда. Вместе покурим. Неси все что есть. Будем курить». — Я изумился: батяня мой только к вину тяготение питал — в зимние месяцы в запой ударялся, но к куреву имел отвращение — дядю-дымилу, так звал свояка, с самокруткой и к дому близко не подпускал…

А тут вдруг вишь как. Несу…

Он — строго мне: «Ну садись, начинай. Закуривай первую». И огня мне — из горна, из калильни прямо…

Я чувствую себя неудобно, поджилки дрожат, курить при батяне страшно…

«А ты, бать?» — вынимаю папироску ему. «А я подожду, пока ты накуришься. Все три пачки выдымишь, мне напоследок дашь затянуться. Я некурящий, мне привыкать… И твоим дымом сыт буду… Дыми, все подряд дыми. И чтоб без продыху у меня, понял?»

Тут я догадываюсь, что мучить он меня собирается, «учить куревом. «Бать, — говорю, — я уже не хочу курить. Я больше не буду. Я брошу». — «Брешь. Меня не обманешь больше, а сам себе врешь напрасно. Дыми.

Ну-у?!..» И ремень сымает…

Одну выкурил. Батя: «Вторую давай». За второй третью, четвертую… На полпачке голова задурнела, в глазах рябь пошла, дрожь в ноги бросилась… А батяня не отступает: «Кури!..» Пачка кончилась — вторую!

Кашель уже как из колодца, себя не чую, давлюсь.

К концу второй пачки вывернуло наизнанку — а батяня ремнем меня обиходил и в блевотину носом ткнул:

«Продолжай! Ешь табак свой до скончания жизни!

Курить нравится, да? Удовольствие получаешь? Ну получай. Ну!! Дыми!!!»

Как сознание потерял, не понял…

Но помню точно: еще недели две животом болел и башкой, и задницей, всем чем можно… К куреву с того раза не то что не прикасался — и помянуть не мог без тошнотины, а от дыма чужого просто страшенный зверь и сейчас делаюсь, вишь как…

Спасибо потом батяне сто раз говорил, и при жизни его и после… Старшого своего я, лет уж двадцать пять миновало, таким же хитростным кандыбобером от пьянки отвадил. Заставил пить до потери сознательности при мне. Отрубался — а я его подымал, растирал, бил-лупил и опять вливал, не угробил чуть, зато сразу вылечил, на все время жизни…

Я ему еще и ружье купил на долги, отдавал трудно потом… А купил, чтобы охотой его заморочить, чтобы порока место занять, значит, этой страстью. Я вишь, как вижу — у человека душа пустовать не может, она как земля: не огород растет, так сорняк…



ris13.jpg