ОСНОВНОЕ: что чистим?

МОРЕ ПСИХИКИ

МОРЕ ТЕЛА

МОРЕ СОЗНАНИЯ

Слой 2. СОЗНАНИЕ В ПСИХОЛОГИИ
СЛОИ ФИЛОСОФИИ
Слой 3. ОБЩЕДОСТУПНАЯ СОВРЕМЕННАЯ ЗАПАДНАЯ ФИЛОСОФИЯСлой 4. РАННЯЯ МЕТАФИЗИКА СОЗНАНИЯ
...

Глава 7. Кант. Чистое сознание

Идеализм, как считает философия, бывает разный. Один был рожден Платоном, и это весьма условный идеализм. Скорее, учение об идеях. Другой Идеализм был придуман Материализмом как его извечный враг, чтобы сплотить свои ряды. Наверное, его самым ярким представителем был Беркли. Впрочем, вряд ли были в действительности настоящие, живые философы, которые сами себя относили к таким идеалистам, которые воюют с Материализмом. Воевали от лица Идеализма совсем не философы. Философы же, которых объявляют идеалистами, просто видели мир иначе и говорили, в чем Материализм не прав. Философский идеализм не был партией, это всегда было дело думающих одиночек, в отличие от Материализма.

Вот и Иммануил Кант (1724–1804) оказался таким одиночкой, которого посчитали родоначальником еще одного идеализма — немецкого классического. Всю жизнь он безвыездно жил и работал в когда-то русском городе, захваченном немецкими рыцарями и названном Кенигсбергом, а при жизни Канта снова отвоеванном Россией. Так что он может считаться немецко-русским философом.

Из любопытных фактов можно привести еще один: он был сыном седельщика и философией занялся после сорока пяти лет. До этого пытался делать Науку и даже весьма в этом преуспел. Многие философы считали, что Кант разделил всю философию на ту, что была до него, и ту, что стала возможна после. В этом смысле его сравнивали с Коперником в естествознании. Связано это с созданием им особого подхода к философствованию, который можно назвать критическим методом. Владимир Соловьев писал об этом:

«Кант — основатель философского критицизма, представляющего главную поворотную точку в истории человеческой мысли, так что все развитие философии, если не по содержанию, то по отношению мысли к этому содержанию, должно быть разделено на два периода: докритический (или докантовский) и после-критический (или после-кантовский)» (Соловьев, Философский словарь, с. 159–160).

Однако мне кажется, что этот водораздел был заложен Кантом не в своих критических работах, из которых первой была «Критика чистого разума». Водоразделы или поворотные точки Науки должны быть на чем-то утверждены. Отцом научной психологии считается Вундт. С чего он начал? С того, что в 1862 году написал труд — «Душа человека и животных», — в котором нарисовал грандиозную научную картину мирозданья, ставшую основой научной Психологии. За сто лет до него Кант начал новую философию в точности с той же самой картины.

«В 1755 году он издал (анонимно) свою физико-астрономическую теорию мирозданья, которую, в сущности, лишь повторил Лаплас через несколько десятилетий. Эта теория, которую называют Кант-Лапласовской, но, по справедливости, следовало бы назвать Кантовской, остается общепринятою в науке» (Там же, с. 160–161).

Его физико-астрономическая теория мирозданья называлась «Всеобщей естественной историей неба». На ней и основывалась критическая философия. Суть ее можно понять вот из этого образа, созданного Кантом. В сущности, он и разворачивается во всем остальном повествовании:

«Я представляю себе материю Вселенной в состоянии всеобщего рассеяния и хаоса. Я вижу, как на основе всем известных законов притяжения начинает формироваться вещество и как благодаря отталкиванию видоизменяется движение материи. Я испытываю чувство удовлетворения, убеждаясь, как без помощи произвольных вымыслов создается под действием всем известных законов движения благоустроенное целое, столь схожее с той системой мира, которая находится у нас перед глазами, что я не могу не признать его за эту самую систему.

Это неожиданное и величественное развертывание естественного порядка кажется мне вначале подозрительньш: ведь столь сложная правильность строится на таком простом и несложном основании. Но в конце концов вышеприведенное рассуждение убеждает меня, что такое развертывание природы не есть нечто неожиданное с ее стороны, а необходимо порожденное ее естественным устремлением…» (Кант, Всеобщая естественная история, с. 74).

Канту всю его жизнь приходилось отмываться от подозрений в атеизме. И он даже получал строгие письма Фридриха-Вильгельма II, угрожавшие ему наказанием за деятельность, разрушавшую религиозность. Поэтому он всячески оправдывался и пытался связать свои естественнонаучные взгляды с верой в Творца. И это рассуждение постоянно скатывается в попытки связать естественнонаучное разворачивание природы с «изначальным существом». Нам это сейчас не важно. А важно то, что любая мифология и любая религия начинаются с космогонии, то есть образа творения космоса или мира, объясняющего простому человеку, к кому можно обращаться за помощью, когда становится плохо.

Для Канта этим высшим судией оказывался все-таки не Бог, а эта странная «система», столь стройная, что он не может не признать сам мир «за эту самую систему». Это дикая путаница, непростительная и гораздо более слабому мыслителю, тем не менее, чем-то поразила и потрясла воображение Канта настолько, что он преданно служил делу ее продвижения всю оставшуюся жизнь.

Причем это не единственное необъяснимое противоречие в этом высказывании. Менее очевидное, но не менее вопиющее противоречие содержится в словах: «Я испытываю чувство удовлетворения, убеждаясь, как без помощи произвольных вымыслов создается под действием всем известных законов движения благоустроенное целое». То есть создается та самая «система мира». О чем здесь речь? Может быть о творении мира? Нет, слова «без помощи произвольных вымыслов создается» означают, что речь идет о творении образа мира, а не мира. И если обычно, к примеру, в Религии, как убеждал в то время рвущийся к власти Материализм, образ мира, его религиозная картина творилась из вымыслов и предрассудков, то в этой системе, которой придерживается Кант, все строится на «всем известных законах движения».

Вот это и есть вопиющее нарушение истины. Если эти законы «всем известны», то это то, что уже стало культурой. И это либо бытовое знание о том, что такое движение, либо научное. Бытовое Кант признать за что-то противоположное «вымыслам» не мог. Значит, он говорит о каких-то научных представлениях. О каких? А он сам чуть дальше объясняет каких:

«Подобно тому как из всех задач естествознания ни одна не была разрешена столь правильно и точно, как вопрос об истинном строении Вселенной в целом, о законах движения и внутреннем механизме обращения всех планет — область, в которой Ньютонова философия может дать такие познания, каких мы не встречали ни в какой иной части философии» (Там же, с. 77–78).

Иначе говоря, «системой мира», с которой совпадает сам мир, оказывается Ньютоновская механическая картина мира.

Но Ньютоновская механика — это не законы мира, а попытка их описать. Иначе говоря, это как раз домыслы и вымыслы, в той или иной мере соответствующие действительности. И Кант пропускал эти гнилые куски в своих рассуждениях. Почему? Думаю, потому, что очень хотел их не видеть. Слава Ньютона не давала ему покоя, и он хотел сравняться с великим предшественником. Поэтому он открыто заявляет свою цель:

«Таковы основания, на которых покоится моя уверенность в том, что физическая часть науки о Вселенной может быть в будущем доведена до такого же совершенства, до какого Ньютон довел ее математическую часть» (Там же, с. 79).

Канту не удалось самому дожить до того времени счастливого, когда Физика окончательно стала царицей Наук. Более того, он так и не выпутался из этой ловушки, которую себе построил: если система, описывающая и объясняющая мироздание, тождественна мирозданию, то вполне можно не постигать его, а сразу описывать, исходя из наблюдений над тем, как устроено то, чем мы делаем это описание. Иначе говоря, знаешь, как устроен образ мира, — знаешь сам мир. И Кант переходит к описанию того, как мыслит человеческий разум. С этого момента начинается вторая часть его жизни, и рождается тот самый новый подход к философии, который стал ее водоразделом.

Водораздел этот, как я уже говорил, был положен «Критикой чистого разума». Именно там, возможно, впервые во всей европейской философии, прозвучало понятие «чистого сознания». Однако, прежде чем привести эти его строки, надо сделать одно небольшое отступление. Я воспользуюсь словами современного русского издателя Канта Ю. В. Перова:

«Кант остается в философии до сих пор актуальным, "как если бы" (пользуясь одной из любимых его формулировок) он был живым уже на протяжении более двух веков.

И это при свойственной ему педантичности изложения, утомительных повторах одних и тех же положений в ничтожно различающихся между собой формулировках, выраженных философским языком, звучавшим архаично уже для большинства его современников, — словом, при всех стилистических достоинствах его сочинений, не без иронии названных А. Шопенгауэром "блестящей сухостью"»… (Перов, с. 5–6).

Иначе говоря, Канта читать трудно, в первую очередь, потому, что писать он не умел, что, впрочем, признавал и сам. Поэтому не надо думать, что если мы чего-то не понимаем в Кантовском тексте, так это потому, что у нас не хватает мозгов. Очень даже вероятно, что как раз в этом случае их не хватило у Канта, если не на то, чтобы сказать умно, то уж точно на то, чтобы сказать просто. Вот и слова о чистом разуме стоит читать с доверием к себе и не слишком застревая на том, что не сразу понятно. Все потом разъяснится из других мест.

«…если положение, подлежащее доказательству, есть утверждение чистого разума, и я хочу посредством одних лишь идей выйти даже за пределы своих эмпирических понятий, то еще более необходимо, чтобы доказательство содержало в себе оправдание такого шага синтеза (если бы только он был возможен) как необходимое условие своей убедительности.

Поэтому, как бы вероятным ни казалось мнимое доказательство простой природы нашей мыслящей субстанции, основанное на единстве апперцепции, все же оно неизбежно вызывает следующие сомнения: так как абсолютная простота не есть понятие, которое может быть непосредственно отнесено к восприятию, а должна быть выведена как идея, то нельзя понять, каким образом чистое сознание, которое содержится или, по крайней мере, может содержаться во всяком мышлении, хотя оно в этом смысле есть простое представление, должно привести меня к сознанию и знанию вещи, в которой единственно может содержаться мышление» (Кант, Критика чистого разума, с. 460).

Далее он эти слова объясняет, но чтобы не запутать себя окончательно, я его объяснение опускаю. Для начала разговора хватит и взятого отрывка. В нем содержится уже немало.

Но сначала отбросим лишнее. Рассуждения о мыслящей субстанции — это, как вы понимаете, обращение к вопросам, поставленным Декартом. Иначе говоря, Кант, вслед за Декартом, начинает новую философию с того, что заглядывает в себя, как в некое пространство, в котором происходит мышление, и задается вопросом: а что во мне мыслит? Что является самой сутью моего мышления, его субстанцией? Но при этом он ведет спор, раз говорит о «мнимом доказательстве». И спорит он здесь не с Декартом, а с Лейбницем, который считал, что субстанцией мышления является монада, она же душа и сознание в одном «атоме». Это видно из слов «мнимое доказательство простой природы нашей мыслящей субстанции, основанное на единстве апперцепции». О том, что монада проста, то есть далее неразделима, но при этом обладает способностью к восприятию особо высокого качества — осознаванию или апперцепции, говорил Лейбниц. Кант Лейбница вообще недолюбливал и не стеснялся заявлять, что «догматическая Лейбнице-Вольфова философия неверна», а верна только его, Канта, критическая философия:

«Что касается свойственного Лейбницу и Вольфу особого догматического метода философствования, то он был весьма ошибочным. И в нем так много вводящего в заблуждение, что весь этот метод нужно отбросить и вместо него взять за основу иной — метод критического философствования, состоящий в исследовании приемов самого разума, в расчленении общей человеческой способности познания и в исследовании того, как далеко могут простираться его границы» (Кант, Логика, с. 340).

Думаю, это пояснение из его «Логики» делает понятнее, о чем спор. По крайней мере, если даже совершенно непонятно, в чем не прав Лейбниц, ясно, что, назвав его утверждения догматическими, Кант обвинил его в том, что Лейбниц не исследует, а объявляет истины. Вещает их так, будто они бесспорны, а он их собственник и ему нужно всего лишь донести правильное видение до простых смертных.

Честно говоря, я это у Лейбница почувствовал ничуть не больше, чем у Канта. Но в целом вполне можно принять как некий подход, что, утверждая что-либо, надо оставлять читателю право на сомнение и обеспечивать его всем необходимым для собственных рассуждений и выводов. И я вполне доверяю Канту в том, что предшествующая ему философия грешила догматизмом и высокомерием. Кстати, на мой взгляд, особенно грешили этим английские философы, например, тот же Дэвид Юм, которого Кант очень любил и открыто предпочитал Лейбницу.

Но что при этом предлагает сам Кант? Подходить не догматически, а критически? А что это значит? Да просто пересмотреть все, что говорили предшественники и сверить с разумностью. В точности как Декарт. Что такое разумность, с которой предполагалось сверять? Да все та же логика, как ее можно рассмотреть сквозь математику. Математикой Кант восхищался и считал ее доказательства абсолютно достоверными. То, что математика — искусственный язык, созданный для описания условных пространств и не имеющий действительного отношения к жизни, — ему, кажется, даже в голову не приходило. Зато его захватывала идея о том, что в математике можно смоделировать такие условия, в рамках которых все знаки, которые используются внутри, строго равны самим себе и никогда не имеют иных значений, размывающих точность, четкость и красоту придуманного мира.

Вот отсюда заявление: «…я хочу посредством одних лишь идей выйти даже за пределы своих эмпирических понятий…».

Знаки в философских уравнениях Канта и есть идеи. А задача, которую он ставит, звучит так: выйти за пределы эмпирических понятий. А означает это поиск такого места, где жизнь не будет мешать философу рассуждать, потому что эмпирические понятия — это жизненный опыт. Вот это место и называется Чистым разумом. Чистый Разум — это не Академия Платона, а Лицей, рай для философа аристотелевского толка, где система или логика совпадают с действительностью, потому что философу так удобно.

Философ сократического толка постоянно пытается дать описание тому, что есть в действительности, и из-за этого уходит в то, что чистые философы называют психологизмом Философ-аристотелик, то есть философ чистый, не может принять ничего, что не было бы путем некой искусственной операции ума превращено в «идею».

Но даже превращенные в «идеи» понятия еще не являются чистыми, пока они составлены из нескольких понятий или образов. Чистый разум состоит из простых и далее неразложимых идей, к которым ничего не примешивается.

Как видите, это именно то, что в последствии будет делать Гуссерль и что станет идеалом феноменологии.

Что же в таком случае представляет из себя сознание? Если пытаться понять это из приведенного отрывка из «Критики чистого разума», то можно сломать себе голову: «каким образом чистое сознание… должно привести меня к сознанию и знанию вещи…». Сознание к сознанию!

И даже если использовать собственное понятие Канта, проще не становится: «каким образом чистое сознание, которое содержится во всяком мышлении, хотя оно в этом смысле есть простое представление…»

Чистое сознание и есть простое представление. Очевидно, в отличие от сложных или сложносоставных представлений. Но тогда это вообще не сознание, по моим понятиям!

Впрочем, вполне возможно, что Кант тут использовал два разных слова для того, что русские переводчики оба раза перевели словом «сознание». Но какое бы слово он ни использовал, но если речь идет о простейших представлениях, то я тоже не понимаю, как они могут мне помочь познать самого себя. А ведь речь идет именно об этом: каким образом чистое сознание… простое представление, должно привести меня к сознанию и знанию вещи, в которой единственно и может содержаться мышление.

Впрочем, если пытаться идти прямо вслед за мыслью Канта, то неуспех обеспечен. Он и сам переписывал «Критику чистого разума», чтобы сделать понятнее. Да и во многих последующих работах он постоянно возвращается к высказанным в самом начале мыслям, чтобы пояснить их. Поэтому есть смысл забежать вперед во времени и заглянуть в такие пояснения. На мой взгляд, Канту стоило начинать свою философию с рассуждения, которое он написал в самом конце. Оно непосредственно связано с заданным им в «Логике» главным вопросом: что такое человек? Этим рассуждением он начинает свою «Антропологию с прагматической точки зрения».

Ответ на свой главный вопрос оказывается для него исследованием познавательной способности человека, а она, в свою очередь, вырастает из осознавания себя:

«То обстоятельство, что человек может обладать представлением о своем Я, бесконечно возвышает его над всеми другими существами, живущими на земле. Благодаря этому он личность, и в силу единства сознания при всех изменениях, которые он может претерпевать, он одна и та же личность, то есть существо, по своему положению и достоинству совершенно отличное от вещей, каковы неразумные животные, с которыми можно обращаться и распоряжаться как угодно. Это справедливо даже тогда, когда человек еще не может произнести слово Я: ведь он все же имеет его в мысли; и во всех языках, когда говорят от первого лица, всегда должно мыслить это Я, хотя бы это сознание самого себя (Tehheit) и не выражали особым словом.

Эта способность (а именно способность мыслить) и есть рассудок» (Кант, Антропология с прагматической точки зрения, с. 139).

Как видите, Кант не говорит о сознании. Он говорит о разуме и только о разуме. Сознание как слово (или разные слова) он использует, но понятие сознания его не интересует. Когда же он говорит о сознании, он говорит о способности сознавать — мыслить нечто или себя. В сущности, следующий абзац «Антропологии», в котором слово сознание вообще не встречается, определяет Кантовское понимание сознания с предельной полнотой:

«Но примечательно, что ребенок, который уже приобрел некоторый навык в речи, все же лишь сравнительно поздно (иногда через год) начинает говорить от первого лица, а до этого говорит о себе в третьем лице ("Карл хочет есть, гулять" и т. д.); когда же он начинает говорить от первого лица, кажется, будто он прозрел. С этого дня он никогда не возвращается к прежней манере говорить.

Прежде он только чувствовал себя, теперь он мыслит себя» (Там же, с. 139–140).

Сознание — это представление себя, даже сложнее — это «мыслить себя». Даже когда Кант говорит о чистом сознании, для него нет никакой вещи, которая может быть чище или грязнее. Речь идет о качестве или виртуозности исполнения определенного упражнения или действия. А именно того действия, которым мыслитель управляет понятиями своего разума.

Наверное, из Канта можно извлечь пользу, но не тогда, когда занимаешься очищением сознания, а тогда, когда учишься думать. В любом случае, это полезно для самопознания, если только для такого пути хватит сил.