РУСАЛКА В СЮРТУКЕ
Смерть чиновника
А незнакомые думали: человек в футляре. Заводная кукла из чеховских сумерек, персонаж без поступков, личность без судьбы, зато с порядочным трудовым стажем.
В 1879-м, двадцати четырех лет, сдав последний университетский экзамен, тотчас женился (на вдове с двумя детьми, чуть ли не сорокалетней; сентиментальный такой сюжет, провинциальный: помещица и репетитор студент на летних вакациях; ночной сад, сирени, соловьи, все такое) и с тех пор всю жизнь преподавал древние языки в разных гимназиях. В первое время лет, скажем, десять, то есть молодость напролет до пятидесяти шести учебных часов в неделю. Однако же успевал писать полезные для коллег статейки в "Журнал Министерства народного просвещения" и был в Министерстве замечен.
Тридцати шести лет назначен директором киевской одной вроде как гимназии, не то лицея, через два года возвращен в столицу: директор 8-й петербургской, а потом долго-долго Николаевской мужской гимназии в Царском Селе. Под конец инспектор Санкт-Петербургского учебного округа. Действительный статский советник, между прочим.
Дослужился бы как знать? и до тайного, подобно герою "Скучной истории", ведь и научные заслуги: полного Еврипида потихоньку перевел, шутка ли? а чиновник был отменный, хотя гуманный, да не выдержало сердце. Лет с пяти болело в пятьдесят четыре остановилось. В подъезде Царскосельского вокзала, Витебского теперь.
И это был единственный в бесшумной карьере Иннокентия Федоровича как бы публичный скандал и даже с оттенком секретного анекдота трогательного, впрочем. От застенчивости, собственно говоря, умер человек.
Он в тот день, 30 ноября, обедал у одной петербургской приятельницы; вечером предстояло в Обществе классической филологии читать доклад о какой-то "Таврической жрице у Еврипида, Руччелаи и Гете". А день прошел тяжело: с поезда на лекцию, после в Округ, оттуда в Министерство, и везде неприятные разговоры. Даже не исключено, что ему сказали про неуспех прошения насчет усиленной пенсии. В общем, за обедом стало ему нехорошо а сердечные пилюли остались дома, и он даже попросил позволения прилечь. Но тут возникла еще проблема, притом неразрешимая, поскольку деликатно формулирует сын покойного - "в доме, где он обедал, мужчин не было". И. Ф. весело встал, успокоил эту самую приятельницу, распрощался, запахнул шубу, неторопливо сошел по лестнице, кликнул извозчика и полетел, с болью глотая черный ледяной воздух, на Царскосельский, благо недалеко, в нескольких минутах... До вокзала, как мы знаем, доехал, однако до нужной комнаты не добежал, а попал совсем в другую в полицейский морг. И красный портфельчик с докладом про таврическую жрицу отчасти помог при опознании тела.
Последним поездом, в последнем вагоне, в гробу вернулся Иннокентий Анненский домой.