ТЮТЧЕВ: ПОСЛАНИЕ К N. N.
Из ранних, не волшебное но самое страстное сочинение Тютчева:
Когда в толпе, украдкой от людей,
Моя нога касается твоей,
Ты мне ответ даешь и не краснеешь!
Ученый комментатор подсказывает: стихи обращены, вполне возможно, к одной из будущих жен поэта к m-me пока еще Петерсон, урожденной графине Ботмер. Как бы ни было, дама великосветская, и странно, что претендент (предположим наугад субтильный, маленького роста, высоколобый, в очках) заигрывает с нею столь незатейливо. Ее ответные поощрительные телодвижения тоже нелегко вообразить при данных обстоятельствах не "под длинной скатертью столов", как в романе "Евгений Онегин", а в толпе стало быть, в гостиной, в бальной зале, в каком-нибудь мюнхенском Королевском саду... Кругом сплошь люди с предрассудками, невольники чести. Мизансцена хуже чем рискованная тривиальная, во вкусе Дантеса, так сказать.
Движенье персей, взор, улыбка та ж...
Меж тем твой муж, сей ненавистный страж,
Любуется твоей красой послушной!..
Похоже на эпиграмму в манере Пушкина или, скорее, Баратынского, только что-то слишком долго летит отравленная стрела, и непонятно, кому несдобровать кокетке? рогоносцу? Самое время пошутить презрительно: дескать, скажи теперь, мой друг Аглая, и так далее. Но ничего подобного не происходит. Наоборот: перебой ямба на перегибе голоса и стихотворение будто начинается сызнова. Улыбки как не бывало потому что и не было:
Ты тайным радостям узнала цену,
Узнала свет... Он ставит нам в измену
Все радости. Измена льстит тебе.
Формула выведена (тоже не без памяти о пушкинской строчке: "И богиням льстит измена") отчетливей некуда. Испытуемая душа истолкована: сладострастная и одержимая демонским задором измена для измены и всем назло, такая душа или, верней, такая женщина в прошедшем веке именовалась погибшей.
Он улетел с младых твоих ланит
Так с юных роз Авроры луч бежит
С их чистою душою ароматной.
Опять строфа просится в эпиграмму а звучит горестно. Язвительнейший упрек пояснен примером из ботаники, украшен аллегорической виньеткой кажется, нельзя оскорбить нежней, учтивей, участливей. Легкомысленный популярный мотив - "Увяла роза, дитя зари" тут омрачен разочарованием.
Тем не менее высказано все: развращена, и лицемерка, и презирает мораль, и забыла стыд.
Следствие закончено, обвиняемая изобличена и вместо того, чтобы произнести ей приговор, непрошеной судья, глядя в пространство, решает свою собственную участь:
Лестней для чувств, приманчивей для взгляда
Смотреть в тени, как в кисти винограда
Сверкает кровь сквозь зелени густой.
Картинка, и верно, приятная, в духе Брюллова. Виноградная гроздь при определенных обстоятельствах предпочтительней розы даже если речь идет о женщине, причем одной и той же. Но стоило ли тратить столько безжалостных слов, чтобы погрузиться почему-то с тяжким вздохом, как бы скрепя сердце в эту идиллию?
Какой-нибудь Жюльен Сорель приходит к подобному решению почти не задумываясь:
"Неужели эти парижанки способны притворяться до такой степени? А впрочем, не все ли равно? Видимость в мою пользу! Ну, так и будем наслаждаться этой видимостью. Бог мой, до чего же она хороша!"
А тютчевское "Но так и быть..." словно капитуляция после ожесточенного сопротивления.
Жаль, что нет ни малейшего шанса прочесть правильно первую строку.
Почти всегда печатают:
Инверсия роскошная, незабываемая, но, быть может, мнимая. Потому что в рукописях Тютчева на месте запятой восклицательный знак! И в последних научных изданиях:
Разумеется, Тютчев был не в ладах с нынешней пунктуацией (как Пушкин с орфографией); вполне вероятно, что его знаки препинания следует иногда читать вроде как нотные.
Доказать неоспоримо, какой знак верней передает устройство фразы, нельзя. И у автора не спросишь. Но фальшивая запятая несносна.
Получается, что стихотворение "К N. N." двояковыпуклое.
Твои моральные устои расшатаны, но так и быть, продолжим игру, это одно высказывание. Ты любишь, а я вижу тебя насквозь и ничего не замечаю в тебе хорошего но так и быть, совсем другое.
В первом случае "Но так и быть..." означает, в сущности: будь что будет. Коллизия старая, как мир: движенье персей, младые ланиты затмевают любой категорический императив. Тут уступка соблазну.
Во втором случае роковые эти слова ничем не отличаются от: будь по-твоему. Тут уступка чужой страсти. Надо признать, что это существенный аргумент в пользу восклицательного знака.
В лирике Тютчева наделена силой только женская любовь. Исполнитель мужской роли переживает упомянутое чувство преимущественно в страдательном залоге:
Мне больно вспомнить о себе
Стою, молчу, благоговею
И поклоняюся тебе...
Любила ты, и так, как ты, любить
Нет, никому еще не удавалось!..
В "денисьевском" цикле дело доходит до зависти, до ревнивой досады: тебе-то есть кого любить, счастливица, у тебя есть я или тот, кого ты, по простоте сердечной, за меня принимаешь, а я мало того что не умею чувствовать искренно и пламенно еще и вынужден стыдиться своей тоски, как вины:
Живой души твоей безжизненным кумиром.
Грамматика Тютчева упорно, ценою тончайших ухищрений уклоняется от употребления глагола "любить" в первом лице единственного числа. Этот зарок нарушается крайне редко и только если дополнением выступает существительное неодушевленное: гроза в начале мая, например.
А в значении "чувствовать сердечную привязанность к лицу противоположного пола" как формулирует академический словарь данный глагол словно и не знает первого лица. Ты любишь сказано не раз (хотя оборот "твоя любовь" встречается еще чаще); множественное число мы любим, как бы от лица всех смертных применяется охотно; и однажды приходится воспользоваться вычурной конструкцией третье лицо в прямой речи второго:
Все, что угодно, только бы не сказать никому "люблю". Неизвестно, с кем заключен такой договор. В двух случаях он вроде бы обойден:
И еще раз, через пятнадцать лет:
Я очи знал, о, эти очи!
Как я любил их знает Бог!..
Но нет в обоих стихотворениях рассказана чужая любовь изображена с точки зрения объекта: нельзя без слез любоваться взором, обнажающим такую глубину страсти; сильней красоты вспыхивающий в этих глазах угрюмый, тусклый огонь желанья...7
7 Так вы утверждаете, что Т. не умел любить?
7 Отнюдь: что спрягал этот глагол не без некоторой запинки; а значение существительного понимал вполне: Умерших образ тем страшней, чем в жизни был милей для нас! это ведь не о женщине, а о чувстве.
Тютчев помнил, конечно же, что у Пушкина "огонь желанья" подразумевает иное распределение ролей. Тютчев не забывал о Пушкине ни на минуту и пользовался его стихами так, словно обитал в другой половине мироздания. Как это там, у вас? Душе настало пробужденье? И жизнь, и слезы, и любовь? И нет необходимости уточнять, кто кого любит? И у нас почти точно так же:
Но что же вдруг тебя волнует...
................................................
Или весенняя то нега?..
Или то женская любовь?..
Направление чувства противоположное. Пушкин любил женщин и не любил весну, но, правда, надо иметь в виду, что женщины любили его мало, и все не те, и весну он нигде не встречал, кроме России...
А Тютчев ненавидел снеговые равнины, где человек лишь снится сам себе. Что же касается женщин -
"...Я хочу, чтобы вы, любящие меня, знали, что никогда ни один человек не любил другого так, как она меня. Я могу сказать, уверившись в этом на опыте, что за одиннадцать лет не было ни одного дня в ее жизни, когда ради моего благополучия она не согласилась бы, не колеблясь ни мгновенья, умереть за меня..."
Это пишет Тютчев родителям о первой своей жене.
Им же о второй через три года:
"...Не беспокойтесь обо мне, ибо меня охраняет преданность существа, лучшего из когда-либо созданных Богом. Это только дань справедливости. Я не буду говорить вам про ее любовь ко мне; даже вы, может статься, нашли бы ее чрезмерной..."
"... Только при ней и для нее я был личностью, только в ее любви, в ее беспредельной ко мне любви я сознавал себя..."
Это уже о Е. А. Денисьевой одному знакомому, еще через четверть века.
Любим следовательно, существую. Быть значит оставаться в луче влюбленного взгляда ("Твой взор, твой страстный взор...", "Твой милый взор, невинной страсти полный..."). Быть пытка, но ты любишь и ничто не заставит меня отвернуться.
Любовь женщин заглушала терзавшую Тютчева неусыпно неприязнь к самому себе настолько тягостную, что нестерпимо хотелось потерять сознание, лишь бы избавиться от чередующихся припадков отчаяния и страха.
"...Только с одним существом на свете, при всем моем желании, я ни разу не расставался, и это существо я сам... Ах, до чего же наскучил мне и утомил меня этот унылый спутник!.."
"...Я нахожусь в печальной невозможности быть разлученным с самим собой когда бы то ни было. Ах, великий Боже, как охотно перенес бы я эту разлуку!"
"Существование, которое я веду здесь, отличается утомительнейшей беспорядочностью. Единственная побудительная причина и единственная цель, которой оно определяется в течение восемнадцати часов из двадцати четырех, заключается в том, чтобы любою ценою избежать сколько-нибудь продолжительного свидания с самим собою..."
Разрываемый тревогой, Тютчев жил вращаясь и жужжа, словно игрушечный волчок. Больше всего на свете боялся покоя и воли. Цеплялся за любой предлог хоть на минуту отделаться от своего "я".
Судьба его была бегство: из страны в страну, из семьи в семью, из дома в дом.
Стихи сочинялись чаще всего в дороге, как бы сквозь сон. Тютчев заговаривал ими тоску:
Смотри, как на речном просторе...
Смотри, как облаком живым...
Смотри, как роща зеленеет...
Это стихи о власти зрелищ, о блаженстве расстаться с собою, отказаться от себя.
И чувствует она,
Что вот уносит и ее
Всесильная волна.
Это лирика самоотрицания. Мир ценностей, не известных ни Байрону, ни Пушкину, ни Гейне.
Остается тайной, какими катастрофами этот мир создан.
Каждый найдет в этих стихах себя но сочинителя не разглядит, а значит не полюбит.
Автопортрет невидимки.
"Он мне представляется, пишет Анна Тютчева Дарье Тютчевой, одним из тех изначальных духов, таких тонких, умных и пламенных, которые не имеют ничего общего с материей, но у которых нет, однако, и души".