Глава 4. Жажда отца

Все образы имеют две стороны. Если образ обладает определенной глубиной, он должен выражать двойственную сущность реальности. Признание и поддержание психического напряжения между полярными противоположностями — фундаментальный юнгианский принцип. Одностороннее восприятие искажает образ, извращает его и вызывает невроз. Так, например, архетип матери выражает двойственный аспект природы: природа, которая дает и которая берет обратно. Великая Мать представляет собой жизненную силу, которая и порождает, и губит, и утверждает, и уничтожает. Как кратко отметил Дилан Томас, «меня погубит… та растворенная в зелени сила, которая заставляет распуститься цветок».

Двойственным является и архетип отца. Отец дает жизнь, свет, энергию, поэтому нет ничего удивительного в том, что он традиционно ассоциировался с солнцем. Но вместе с тем отец может проклинать, лишать сил и подавлять. Доисторический разум развил образ солнца как центра энергии и жизнеутверждающего начала до образа Бога-Отца, который наполняет энергией и оплодотворяет феминную землю. Патриархальность заменила поклонение Матери-земле поклонением Небесному Отцу. (Нимб над головой Христа — это остаток солнечной ауры Отца, тогда как змей, ассоциируемый с образом Матери, в Книге Бытия был презрительно отвергнут народившейся патриархальностью.) Если ребенок воспринимает отца позитивно, он ощущает его силу и эмоциональную поддержку и, подпитываемый энергией отца, преобразует внешний мир. Если же он воспринимает отца негативно, хрупкая детская психика разрушается.

Употребляя современную метафору, можно сказать, что психика ребенка — это некий спектр возможностей, база данных, формирующаяся на основе родительской модели при поддержке самих родителей. Благодаря матери ребенок может ощущать мир как заботливую и защищающую его среду. Благодаря отцу он может получить поддержку, чтобы войти в мир и начать бороться за свою жизнь. Разумеется, мать также может помочь ему в борьбе за жизнь, а отец — позаботиться о нем, но архетипически они играют свойственные им роли. Мать активизирует материнский комплекс, который должен трансформироваться так, чтобы у ребенка исчезли многие внутренние ограничения; в противном случае он сохранит зависимость и вовремя не расстанется с детством. Мифы о Великой Матери составляют большой цикл, связанный с мотивом смерти — возрождения, то есть вечного возвращения. Мифы о Небесном Отце связаны с вечным поиском, странствием от наивности к опыту, от темноты к свету, от дома к горизонту. Каждый мифологический цикл должен быть пройден.

Если в результате родительского влияния у ребенка формируются неадекватные родительские образы, эти искажения и вызванный ими дефицит психической энергии остаются у него на всю жизнь. Он жаждет чего-то, словно ему не хватает витаминов или очень хочется поесть именно той пищи, которой нет. В отношениях с окружающими он бессознательно ищет энергию, дремлющую в его психике. Так, например, сам того не осознавая, он может побуждать жену играть роль заботливой матери и гневаться на нее, если она от этого отказывается, хотя сознательно он бы не позволил ей исполнять эту роль. Или же он может отказаться от своего внутреннего странствия и попасть в зависимость от другого мужчины, бессознательно пытаясь найти в нем отсутствующий образ отца. Он может быть зол на отца из-за его недостатков, или просто испытывать злость из-за отсутствия социально признанных авторитетов, или тайно скорбеть по потерянному для него отцу.

Потратив немало времени во второй главе на изучение воздействия материнского комплекса на жизнь мужчины, нам следует признать, что не меньше, а возможно, даже больше энергии теряется из-за неполной активизации образа отца. Кроме всего прочего, родной отец ребенка должен обязательно стать третьей вершиной родительско-детского треугольника. Если же отец фактически или психологически отсутствует, энергия материнского комплекса остается неуравновешенной. Или же, испытывая негативное влияние собственного материнского комплекса и пребывая в регрессивном состоянии, отец, выступая в роли борца против семейного гнета, ожесточенно разрушает все семейные устои, так как у него самого нет здоровой модели восстановления отношений с феминностью, которую ребенок должен наблюдать и интериоризировать. Семья, построенная по старой модели «папа лучше знает», была слишком дисгармоничной, чтобы считаться здоровой. Лишь очень немногие из нас выросли в семье, в которой существовали настоящее равноправие, демократический баланс сил и взаимная поддержка и где родители дополняли друг друга.

Сэм Ошерсон в книге «В поисках отца» приводит результаты обширного исследования, свидетельствующего о том, что только у 17 % американских мужчин было позитивное отношение к отцу. В большинстве случаев влияния отца не было, потому что он умер, был разведен с матерью, отсутствовал фактически, был алкоголиком или наркоманом или же был эмоционально отчужден от семьи. Даже если эта поразительная статистика и не совсем точна, она означает, что происходит очень серьезное и трагическое нарушение едва ли не самого важного равновесия в природе. Действительно, Роберт Блай утверждает, что с тех пор, как произошла индустриальная революция, отношениям между отцом и сыном был нанесен самый большой ущерб.

Таким образом, мы пришли к седьмой великой тайне терзающей мужскую душу: каждый мужчина испытывает глубокую тоску по своему отцу и по старейшинам в своем сообщества.

Когда отцы и деды перестали вместе работать на полях и понемногу занялись торговлей, их семьи покинули свою землю и направились в города, где была работа. Когда отец покидал свой дом и отправлялся на фабрику или в торговую фирму, сын оставался дома. Ушла в прошлое тяжелая совместная работа; профессиональные секреты и навыки перестали передаваться из поколения в поколение, прервалась связь между мальчиком и отцом. Отец приходил домой, устав от тяжелой работы на сборочном конвейере или нудной бумажной рутины в учреждении. Наверное, по пути домой он терял последние силы. Джеймс Джойс рассказывает об одном таком отце, которого ни во что не ставил начальник, презирали друзья, отвергали женщины и который, как только входил в дом, бил своего сына «просто так». Тем самым он давал почувствовать деградацию своей души только тем, кто был слабее его.

Отцы слишком часто возвращаются домой уставшими и душевно опустошенными. Они не могут быть образцом для своих сыновей, если так остро ощущают сатурнианский гнет. Нет ничего странного в том, что мужчина нередко ненавидит отца, так же как его отец мог ненавидеть своего. Такая причинно-следственная цепочка восходит к появлению городского мужчины и мужчины, занятого в индустрии. Когда общество поглотило племя или общину, намного превосходя их по масштабу, возможностей для мужского общения практически не осталось. Едва ли мы вернемся к племенному образу жизни, хотя суть мужского движения заключалась именно в том, чтобы с помощью барабанного боя и пения у костра восстановить ощущение племени и собрать вместе мужчин, которые делились бы своими историями.

Несомненно, идея активизации позитивного образа маскулинности является вполне приемлемой, и чувство общности между мужчинами способствует достижению этой цели. Но большинству мужчин такая возможность совместного переживания может никогда не представиться, а на многих из тех, у кого она появится, это переживание не окажет длительного воздействия. Та часть собственного внутреннего мира отца, которая осталась недоступной его самопознанию, никогда не сможет перейти к сыну. А мы сегодня не можем найти старейшин в залах заседаний крупных корпораций или среди служителей церкви. Поэтому все мужчины, знакомые или незнакомые нам, испытывают жажду по отцу и скорбят о его утрате. Им недостает его реального присутствия, его силы и мудрости.

В литературе есть множество примеров внутреннего поиска юношами средств активизации маскулинного начала. Очень изящно это описано в коротком рассказе Кафки «Приговор», позволяющем увидеть, как отцовский комплекс писателя расширился настолько, что стал включать в себя его амбивалентное отношение к патриархам иудаизма и даже к Яхве — суровому и требовательному, но вместе с тем отсутствующему и недоступному.

Персонаж этого рассказа, молодой человек, страдает от постоянного контроля со стороны своего отца. Тайком от отца он написал письмо в Россию своему другу. (Для Кафки, уроженца Праги, Россия начала XXвека представляла собой нечто вроде «дикого американского Запада» XIX века, то есть страну, полную настоящих приключений.) Друг зовет юношу в гости. Несомненно, молодого человека тянет к приключениям, и он очень хочет сделать все, чтобы выбраться из дома и отправиться куда глаза глядят. Однако отец находит спрятанные письма. Он говорит сыну: «Я приговариваю тебя к смерти». Сын покорно бредет через весь город, переходит через мост и в конце концов прыгает с моста в реку.

Такая развязка приводит читателя в ужас. Но Кафка, который, по мнению У. Г. Одена, так же связан с нашим времени, как Данте был связан со своим, является непревзойденным автором притч. Рассказы Кафки — это письма его скрытому Я, написанные в попытке избавиться от влияния сурового отца и нелепой традиции, хотя единственной возможностью избавиться от всего этого ему казалась смерть. Но какая власть, какой авторитет и какой мотив позволяют отцу так воздействовать на сына? Как известно из классической мифологии, от одного взгляда на лицо Медузы люди превращались в камень; такое же воздействие оказывает негативный отцовский комплекс, с изображением власти которого мы сталкиваемся в «Приговоре». Эта тень Сатурна обладает способностью «накрывать» душу сына и уничтожать его. Сын тянется к позитивной маскулинности, которую он ощущает у своего друга, но по неизвестной нам причине отец избавляется от своего конкурента, а заодно лишает сына единственной надежды на побег. Затем комплекс использует свою власть, чтобы покончить с его духом, погасить огонек жизни и навсегда погрузить его в воды забвения бессознательного. Так, вместо того чтобы дать сыну свет, отец погружает его в удушающий мрак.

Такие «плохие» отцы построили, по выражению Блей-ка, «мрачные сатанинские мельницы». Они же создали Аушвиц. Полные самонадеянности, они придумывали теологические учения, чтобы иметь основания колесовать людей и сжигать их на кострах. Они сотворили железный мир без света и без души. Когда их сыновья вырывались в жизнь, они дробили им кости и уничтожали их.

Совсем другой пример поиска отца можно увидеть в рассказе Натаниэля Готорна «Мой родственник, майор Молино». Молодой человек по имени Робин ушел из дома, чтобы искать счастья в Бостоне, надеясь на помощь своего родственника, майора Молино, которого должен был найти. Простодушный и наивный, он заблудился в городе, улицы которого, насквозь продуваемые ветром, были похожи на извилистый лабиринт его собственной психики. Куда бы он ни отправлялся, он везде спрашивал о своем родственнике и очень удивлялся, когда жители Бостона шарахались от него. Он не знал, что начиналась революция и его родственник, майор Молино, оказался в числе самых ненавистных чиновников-роялистов. С наступлением ночи все его надежды рассеялись, а вместе с ними исчезло’ и понимание того, что происходит. Он оказался в проходящей мимо толпе мужчин, раскрашенных под индейцев Вскоре Робин уже завывал в самом ее центре. Только тогда он понял, что отыскался его родственник, вымазанный смолой и вывалянный в перьях; но он оказался не отцом способным оказать поддержку, а старым, разбитым человеком. Робин оцепенел, осознав, что он тоже, вместе с толпой, участвовал в насилии, и понял, что должен искать собственный путь в этом мире.

В своем рассказе Готорн обобщил потребность молодого человека в фигуре отца — наставника, который может его выручить и помочь преодолеть материнский комплекс, чтобы войти в мир маскулинности, где он сможет получить поддержку. Но, как и большинству современных мужчин, Робину не удалось найти учителя, в котором он нуждался. Он нашел лишь такого же, как и все остальные, травмированного мужчину, к тому же обнаружил темноту внутри. себя, зная о которой, должен был продолжать жить. Мы можем вспомнить огромную проекцию тени в 1930-е годы в Германии; эта проекция тогда попала на Гитлера. В молодежной организации «Гитлер Югенд» было много юношей, жаждавших активизации своего внутреннего героя. Они откликнулись на призыв их кумира пожертвовать собой и стать единой семьей. Более свежим примером является воззвание Джона Кеннеди к юношескому идеализму и потребности в героизме. Вместо отцовской поддержки Робин нашел только abaissement du niveau mentale (снижение интеллектуального уровня (франц.)) толпы. В конечном счете он оказался наедине с самим собой.

Более удачный результат поиска помогающего мужчины-спутника описан в рассказе Джозефа Конрада «Тайный сообщник». Главный герой этого рассказа — молодой капитан, набирающий команду в свое первое плавание по Южно-Китайскому морю. Испытывая нервозность и неуверенность, он старается найти общий язык с командой, которая сразу заметила его страх и унизительно обсуждает это у него за спиной. Капитан знает лишь две роли: быть другом или деспотом, и обе эти роли подрывают его авторитет в глазах команды. Однажды ночью, выйдя на палубу, он видит за бортом тонущего мужчину, цепляющегося за корабль, и вытаскивает его из воды. Инстинктивно он понимает, что должен приютить и спасти этого человека. Спустя какое-то время им встретился корабль, занимавшийся поисками человека, который убил матроса и выпрыгнул за борт. Молодой капитан, несмотря на свой долг соблюдать законы моря, скрыл спасенного им таинственного «беглеца».

Казалось, мужчина, которого он вытащил из моря, обладал всеми качествами, которых не хватало юному капитану. Фактически он оказался его тенью, его Doppelganqer (двойник (нем.)). В конце повествования молодой капитан благодаря влиянию укрываемого им беглеца совершил ряд сложных и опасных морских маневров, чтобы высадить его на берег в безопасное место. Благодаря этому капитан заслужил уважение своей команды, ибо на глазах у всех приобрел моральный авторитет, которым теперь мог пользоваться, чтобы подвергать команду испытаниям.

Молодому капитану требовались вовсе не знания: всему, что ему было необходимо, он научился в морской академии. Ему была нужна внутренняя сила, внутренний авторитет. Спасенный им таинственный беглец воплощал в себе его теневые возможности. Они оба познали тайну, что внешняя власть может возникнуть только на основе внутреннего авторитета. Эту истину должны познать на практике все мужчины. Так как им редко удается почувствовать свой внутренний авторитет, они вынуждены всю свою жизнь уступать другим или же скрываться за своим социальным статусом, компенсируя ощущение собственной внутренней слабости. В отличие от рассказа Кафки, в котором жестокий отец уничтожает душу своего сына, или произведения Готорна, где появление наставника разочаровывает юношу, рассказ Конрада может служить иллюстрацией позитивного наставничества.

Каждому сыну что-то нужно от своего отца. Особенно ему хочется услышать, что отец его любит и принимает таким, какой он есть40. Слишком многие мужчины заблудились, совершая свое внутреннее странствие в направлении индивидуации, потому что не получили поддержки от отца. Естественно, сыновья решили, что должны как-то приспособиться к требованиям отца, укротив свои желания, чтобы заслужить его одобрение. Часто они получали это одобрение, стремясь соответствовать ожиданиям отца. Иногда они всю свою жизнь искали такого одобрения у окружающих. Или же, не слыша одобрения из отцовских уст, они впитали в себя его молчание как доказательство своей неполноценности. (Если бы я стал мужчиной, то заслужил бы его любовь. Раз я ее не заслужил, значит, я так и не стал мужчиной.)


40 Как терапевт я редко видел больше мужской боли, чем в страданиях мужчины, никогда не знавшего, что такое любовь и одобрение отца. Эта травма наиболее остро ощущается мужчинами-гомосексуалистами, отцы которых, не будучи уверены в собственной идентичности, отвергают и бросают своих сыновей.


Мне вспоминается один мужчина, которому было далеко за тридцать. В течение многих лет его преследовали чувство глубокого стыда и низкая самооценка. Когда отец умирал от эмфиземы, сын спросил его: «Почему мы с тобой были так далеки друг от друга?» Отец, которому, наверное, оставалось жить не более двух суток, ответил: «Помнишь, когда тебе было десять лет… ты уронил в туалет свою игрушку, и я потратил целый день, чтобы достать ее оттуда?» Он продолжал перечислять и другие похожие случаи, которые были такими же банальными. Сын вышел из больницы, осознавая, что единственное, что он получил, навестив отца, — наглядное свидетельство его полного сумасшествия. Почти сорок лет сын считал себя неполноценным. Только после этого разговора с отцом, состоявшегося у смертного одра, у сына началось исцеление травмированного образа Я.

Сыну необходимо видеть отца и в окружающем его мире. Ему нужен отцовский пример, помогающий понять, как существовать в этом мире, как работать, как избегать неприятностей, как строить правильные отношения с внутренней и внешней феминностью. Ему необходимо активизировать свою маскулинность и с помощью внешней отцовской модели, и непосредственно, через самоутверждение. Сказать мальчику: «не плачь», «не будь маменькиным сынком» — значит только продлить его самоотчуждение в будущем. Каждому сыну отец должен показать, как быть эмоционально честным, как подниматься с земли и продолжать драться, то есть на примере отца сын должен увидеть, как пережить необходимую травму. Ему нужно показать, что испытывать страх совершенно естественно для каждого человека и, ощущая этот страх, мужчина все равно должен жить своей жизнью и совершать свое странствие.

Сыну нужно, чтобы отец сказал то, что ему необходимо знать, чтобы жить «там», во внешнем мире, и оставаться в ладу с самим собой. Сын должен видеть, как живет отец, как он борется, проявляет эмоции, терпит неудачи, падает, снова встает, оставаясь при этом человеком. Если сын не видит, что отец честно совершает собственное внутреннее странствие, значит, он должен найти какой-то свой путь или, в конце концов, бессознательно совершить странствие, которое так и не совершил отец. Это соответствует утверждению Юнга о том, что величайшим бременем, выпадающим на долю детей, является непрожитая жизнь их родителей. Этому же посвящено одно из стихотворений Рильке, которое я уже цитировал в своей книге «Перевал в середине пути»:

Но вечером вдруг встанет кто-нибудь, уйдет из дома и пойдет, пойдет, — ведь где-то, на востоке, церковь ждет.
Его проводят, как в последний путь. —
А вот другой: привычного жилья не покидал, далеко не ходил.
Уйдут искать по свету сыновья ту церковь, про которую забыл.

Рильке Р. М. Часослов. Стихотворения (Перевод В. Топорова)

Церковь, к которой направляется Рильке, символизирует священную природу странствия. (Рильке, как и Кафка, будучи уроженцем Праги, считал Восток чем-то запредельным.) В одном случае отец совершает свое странствие, несмотря на всю боль, которую оно приносит. В другом случае трусливый отец остается дома, и его детям приходится через гиперкомпенсацию осуществлять то, чего он не сделал.

Разумеется, странствие отца не предполагает его буквального ухода из семьи, но каждый мужчина, если он хочет стать самим собой, должен так или иначе выйти из коллектива, расстаться со своим ощущением безопасности, со своим молчащим материнским комплексом. Если по какой-то причине ему не удается проложить свой путь через дикие заросли, он перекладывает часть своих психологических проблем на плечи сына, чиня препятствия его странствию.

Отец может присутствовать физически, но отсутствовать духовно. Его отсутствие может быть реальным (смерть, развод или дисфункция) или, чаще всего, символическим, проявляясь в молчании и неспособности дать то, чего, по-видимому, в свое время не получил он сам. Неполноценность отца приводит к нарушению связей в детско-родительском треугольнике, и тогда диадическая связь матери с сыном становится слишком сильной. При всех добрых намерениях большинства матерей совершенно невероятно, чтобы они посвятили сыновей в то, о чем сами не имеют никакого представления. В отсутствие отца, способного вытащить сына из цепких объятий материнского комплекса, сын остается мальчиком, который либо попадает в плен зависимости, либо в силу компенсации становится мачо, подавляющим феминность. В таком случае он будет вынужден нести ответственность за свои страх и смятение, а значит, ему придется их скрывать. Непосвященный мужчина скрывает свою уязвимость, свою тоску, свою скорбь становясь чужим самому себе.

Именно стремление к мужчине, способному совершит., ритуал инициации, присутствует в мужском движении. Такие писатели и прекрасные ораторы, как Роберт Блай (похожий на Моисея больше, чем Чарльтон Хистон) Майкл Мид, Сэм Кин и Джеймс Хиллман, что бы они ни говорили, выступали в качестве мудрых старейшин Проведенный Робертом Блаем анализ сказки «Железный Джон» (или «Железный Ганс» в оригинальном сборнике сказок братьев Гримм) стал бестселлером номер один в списке книг, опубликованных в «Нью-Йорк Тайме», что не может не вызвать изумления, ибо этот текст читать очень непросто, а идеи, которые в нем обсуждаются, никак нельзя назвать популярными. Но сам факт, что эти древние мотивы нашли такой явный отклик, позволяет предположить, что эта сказка является хорошим примером отношения современного мужчины к первобытной маскулинности.

Сказка начинается с того, что в лесу, неподалеку от королевского замка, время от времени стали исчезать люди. С точки зрения психологии это означает, что, каким бы компетентным ни было внешнее окружение, центр сознания личности в реальности, оказывается, в какой-то мере может отсутствовать. Из сознательной жизни энергия незаметно исчезает. В результате поисков на самом дне лесного пруда, то есть в глубинах архетипического мира, нашли рыжеволосого великана. Появление такой очевидной силы и мощи испугало сознание. Поэтому король немедленно приказал посадить великана в клетку. Но золотой мяч принца, символ психической целостности, символическое воплощение возможностей роста, попал в клетку с Железным Джоном.

Узник сказал, что вернет мяч мальчику, только если тот его освободит. Но ключ от клетки находился под подушкой у королевы. Принцу было бесполезно просить ключ, так как мать никогда не дала бы ему этой свободы; она не хочет, чтобы сын стал мужчиной, ибо тогда он ее покинет. Мальчик выкрал ключ и открыл клетку. Оказавшись на свободе, Железный Джон унес с собой мальчика, и они вместе прошли много символических трансформирующих испытаний. Опасения матери, что сын ее покинет, были оправданны, ибо он должен стать мужчиной. Разумеется, в его действиях не было проявления враждебности ни по отношению к ней, ни по отношению к пассивному королю; это был необходимый опыт инициации. В конце повествования юноше больше не нужна помощь Железного Джона, ибо он интериоризировал его силу.

Блай справедливо отметил: самое важное в этой истории заключается в том, что она дает пригодную для нашего времени модель мужской инициации. Чтобы вырасти, мальчик должен психологически покинуть свой дом. От отца нет никакой помощи, ибо он тоже боится этой архетипической маскулинной энергии. Мать будет цепляться за ребенка, чтобы уберечь его от ран, необходимых для развития его сознания. К счастью, благодаря контакту на архетипическом уровне сыну стал доступен внутренний образ маскулинности. Как и большинство современных мужчин, он должен обойти родного отца, преодолеть искушающий деспотизм материнского комплекса и попытаться активизировать свою истинную сущность на более глубоком уровне. Именно этот процесс прямо относится к мужчинам не только в мифах и легендах, но и в некоторых современных сюжетах. Вернувшись победителем в королевский дворец, израненный, но постепенно преодолевший все превратности своего странствия юноша может назвать принцессой и свою реальную невесту, и свою аниму. Сформировав надежную связь с архетипической маскулинностью, он способен психологически принять феминность.

Многие женщины не скрывали своих опасений в отношении мужского движения, особенно в отношении феномена Железного Джона. Их страхи связаны с тем, что мужчины будут постоянно использовать эти доводы для оправдания своего возвращения к установкам пещерного человека, которые в далеком прошлом были крайне жесткими и часто допускали применение насилия. Но они путают, как исторически путали многие мужчины, мужскую агрессию с необходимостью получения дополнительного притока энергии от архетипической маскулинности. Мужчине, который ощущает приток такой энергии, позволяющей ему оставаться самим собой, не стыдясь этого и за это не извиняясь, не нужно испытывать враждебность или агрессию ни по отношению к женщинам, ни по отношению к мужчинам. Такому мужчине ничего не нужно доказывать. Он уже выдержал все испытания, и сделал это достойно.

Кроме того, женщины подвергали критике анализ Блая за то, что он исключил из него женщин, а также пренебрег отношениями между отцом и дочерью. Последний упрек справедлив и, наверное, когда-нибудь будет исходить от мужчин, так же как сегодня исходит от женщин. Но сейчас самая главная задача мужчин заключается в том, чтобы как можно больше узнать друг у друга о сущности маскулинности, если о ней вообще где-то можно узнать. Точно так же женщинам необходимо научиться быть женщиной у мудрых пожилых женщин, если бы где-то и когда-то их удалось найти. Мужчины и женщины могли бы чувствовать себя более комфортно в обществе друг друга, если бы стали чувствовать себя более комфортно наедине с самими собой.

Побывав в мужском сообществе, один молодой человек написал о своем переживании так:
Я раскрашен в древние красные, желтые и оранжевые цвета.
Я первобытный человек, я твой брат.
Находясь среди сосен и пальм,
Я научился видеть,
Какие чудеса
Творят великие люди мира.
В лесу бьет барабан
И раздаются звуки флейты.
Я вижу, как мужчины берутся за руки,
Как друзья или братья.
Пойдем барабанить, друзья,
И чувствовать, как у нас бьется сердце.

Hollis Timothy. Song to Pan. (Частное сообщение.)

Очевидно, автор этих строк почувствовал что-то глубоко внутри, первобытного сатира Пана, который так же, как Железный Джон, воплощает в себе архетипическую маскулинность.

Другой автор, который внес немалый вклад в осознание нами психологической травмы современного мужчины, — юнгианский аналитик Юджин Моник, написавший книгу «Фаллос: Священный мужской образ». Моник отмечает, что отсутствие энергетической поддержки родного отца вызывает у сына травму и на архетипическом, и на индивидуальном уровне. Оставаясь во власти бессознательного, мужчины страдают от внутренних сомнений, ощущают свою беспомощность, создают патриархальные нормы и правила, подавляют и притесняют других мужчин, проявляют грубость и насилие в отношении женщин и губят природу. Патриархальность, которая сохраняла власть на Западе около трех тысячелетий, стала компенсацией внутренней слабости мужчины. Когда у мужчин не хватает фаллической идентичности, они конкурируют между собой, потрясая копьями, запуская ракеты и строя небоскребы. Пройдитесь, расправив грудь, с большой тростью в руках; тогда, может быть, никто не заметит, каким убогим вы себя чувствуете. Замечание доктора Моника все время напоминает нам, что фаллос, который ни в коем случае нельзя путать с пенисом, является архетипической силой, из которой исходят мужская потенция и широта души.

В другой своей работе «Кастрация и мужская ярость: Фаллическая травма», вышедшей вслед за книгой «Фаллос», Моник утверждает, что мужчина страдает от кастрации, так как внешний мир наносит травму его личностной идентичности. Признаками этой травмы выступают гиперкомпенсация и подверженный инфляции комплекс стремления к власти (вспомните о Дональде Трампе, который назвал свои казино собственным именем, о скандалах на Уолл-Стрит, а также о стремительном взлете и затем столь же стремительном падении бизнес-империй), которые, так же как и ярость, часто направлены вовне. Один из моих пациентов, испытавший серьезное насилие со стороны отца, не решался поднять голову и посмотреть мне в глаза, боясь, что я могу пристыдить его так же, как отец. Моник, как и я на страницах этой книги, утверждает, что главный враг мужчины — страх, страх перед феминностью и страх обнаружить перед другими мужчинами свою уязвимость. Патриархальность, подменяющая любовь властью и измеряющая мужскую полноценность по материальной шкале, поклоняется не эрекции божественного фаллоса, а собственной эрекции, является компенсацией этого страха.

В своей книге «Король, воин, волшебник, любовник: Новый взгляд на архетипы зрелой маскулинности» Роберт Мур и Дуглас Жиллетт, с одной стороны, признают эмоциональную незрелость патриархальности, а с другой — стремятся максимально осознать четыре мужских архетипа в поведении мужчины. У каждого из этих архетипов есть позитивные и негативные аспекты.

В архетипе короля воплощается организационная функция мужчины, власть, позволяющая осуществлять управление и принимать решения. Когда король ощущает свое бессилие, проявляется теневая сторона этого архетипа: он становится жестоким, а его правление — опасным для его подданных. Он стремится управлять другими, чтобы компенсировать собственную неполноценность. Его хвастовство и бравада, престижные ланчи и шикарные машины являются, по сути, симптомами беспомощности, но ему слишком страшно внутренне измениться и заплатить по счетам. Таким образом, либо следует осознанно интегрировать архетип короля, либо мужчина станет еще более подвержен разрушительному воздействию сатурнианской патриархальности.

В архетипе воина воплощается постоянная готовность мужчины бороться за то, чего он желает, за свою целостность, за дело или за справедливость. Теневой аспект архетипа воина проявляется в разрушителе. Сколько нашей истории пропитано кровью из-за того, что мужчины, не способные отстоять свою истину или же просто ее не имевшие, проецировали свою ярость на других и убивали их. Все войны являются гражданскими в том смысле, что мужчины воюют против своих братьев.

Волшебник — это архетип изменения формы, воплощение многообразной энергии мужчины, позволяющей ему сворачивать горы, приспосабливаться к изменяющимся условиям, находить возможность привести жизнь в движение. Софокл 25 веков тому назад заметил: «Много в природе дивных сил, / Но сильней человека — нет». Именно человек покорил бурные моря и океаны, проложил тропы через горные перевалы, вырвал с болью из души Пятую симфонию и стал чудотворцем в природе. Но характерными теневыми чертами архетипа волшебника являются контроль, манипуляция, ловкачество, шулерство и шарлатанство. Волшебник не заслуживает доверия. Он воплощает этическую грань, по которой ходят мужчины, тончайшую линию, отделяющую чудотворца от мошенника.

Любовник тоже балансирует на тонкой линии, разделяющей эрос, силу взаимного влечения, и нарциссизм, необходимость удовлетворения эгоистической потребности. Примеры мужской ненависти часто встречаются на страницах книг. Но, как ни удивительно, мужчины могут и любить. Они любят издалека и пишут «Божественную комедию»; они любят Бога и обращаются Ad majoram gloria Dei (Во славу Божию (лат.)). Они любят своих товарищей по оружию и пишут «Войну и мир». Они любят женщин и детей и жертвуют своей душой и телом, выполняя тяжелую работу, чтобы содержать их. Они любят своих больных братьев и ухаживают за ними, умирающими от СПИДа. Но вместе с тем они могут так исказить эрос, что это приведет к ужасным последствиям. Читая лекции в Институте Юнга в 1978 году, Поль Вальдер вспомнил эпизод, рассказанный ему бывшим швейцарским послом в Берлине. Во время одного из официальных приемов в конце 30-х годов XX века Гитлер, как говорят, признался: «Я должен был бы стать архитектором, но теперь слишком поздно».

Каждый из этих архетипов формирует энергетически заряженный образ. Они существуют внутри каждого мужчины и стремятся к внутренней активизации и внешнему проявлению. Увы, родной отец не может активизировать в сыне полный спектр архетипической энергии. Поэтому мужчины в глубине души страдают от своей неполноценности: испытывая сильную архетипическую потребность в отношениях с отцом, они переживают стыд или стремятся найти суррогатный образ отца — весьма сомнительный, зато легко доступный. Для того чтобы активизировать истинную маскулинность, образы следует извлечь из глубинных пластов психики, где живет Железный Джон, а вовсе не из невротических, гиперкомпенсированных, самоотчужденных зон патриархальности.

Глубинная драма поиска отца каждодневно дает о себе знать в жизни мужчины. Одной из причин, по которым юнгианские аналитики следят за миром сновидений, является необходимость наблюдать развитие этих внутренних драм. Часто мы можем определить масштаб изменений по эволюции отдельных образов или по тем образам, которые раскрывают содержание сновидений. Кажется, что психика работает ради своего собственного исцеления, даже когда сознание еще не готово ей помочь. Если человек прислушивается к содержанию сновидения и ассимилирует его энергию, сознание может возрасти, способствуя извлечению из бессознательного более глобальных мотивов.

В предыдущей главе я писал о психологической травме Аллина, врача клиники скорой помощи. Теперь Аллин точно знает то, о чем когда-то лишь подозревал: он, сын двух врачей, стал таким, какой он есть, прежде всего для того, чтобы заслужить их одобрение. Любовь его родителей была «условной»: они одобряли сына в зависимости от его соответствия их «программе». Три сновидения, которые Аллин увидел в течение 20 месяцев, раскрывают развитие его отношения к своему сатурнианскому отцу.

В первом он увидел себя в комнате, которая, как известно из сна, принадлежит его отцу. В комнате темно, он чувствует себя в ней подавленным; кроме того, в ней много античных ваз и сосудов. Какой-то молодой человек дает сновидцу старое кремниевое ружье. Взяв его, тот стреляет в эти вазы и одну из них разбивает. Сон заканчивается тем, что он испытывает «неловкость и легкий испуг, как провинившийся мальчишка». В данном случае психика помещает Аллина в рамки отцовского комплекса, где он действительно все видит в темноте и ощущает себя подавленным. Комната наполнена «старым хламом» — обломками и осколками детства. Часть его личности — возможно, взбунтовавшийся ребенок, а может быть, образ зарождающегося будущего — подает ему старое оружие, вероятно, издавна накопленный гнев. Он выражает свой гнев, разбивая вазы. После этого он ощущает себя отыгрывающим подростком — уверенным в своей правоте, но слегка смущенным.

Спустя несколько месяцев Аллину приснился сон, в котором он оказался на острове под артиллерийским огнем. Один старик рассказывает истории о войне, и Аллин внимательно его слушает. В огромное дерево попадает снаряд, оно падает на старика, и тот погибает. Аллин знает, что это дерево называется «солдатским». Старик был властным и не нравился Аллину, но он вдохновлял на подвиги. Аллин чувствует, что он мог бы умереть так же. Затем он оказался между ветками дерева и чувствовал на своем лице капли холодного дождя.

Во многих снах Аллина присутствуют образы, связанные с войной. Он никогда не был на военной службе, но постоянно ощущал себя так, словно был «под обстрелом», и, несомненно, пункт скорой помощи в городской клинике, где он работал, чем-то напоминал поле боя. Обычно он работал четыре дня в неделю и, возвращаясь в клинику после трех выходных, всегда испытывал тревогу. Проведя на работе два дня, он к ней привыкал; для своего режима работы Аллин нашел такое сравнение: он то покидает окопы, то вновь в них возвращается.

В этом сне Аллина окружала вода, символизирующая эмоциональное наводнение в его жизни. Его тянуло к старику, ветерану войны, о которой он мог многое рассказать. Но старик погиб. Реакция Аллина на его смерть была амбивалентной. Старик был властным и подавлял его, но вместе с тем он вдохновлял других на победу. Отношение Аллина к старику отражало его амбивалентное отношение к отцу. Он хотел любить своего отца и нуждался в том, чтобы его любить, но всегда знал, что должен заслужить его невольное одобрение. Кроме того, он сознавал, что именно благодаря отцовским ожиданиям добился значительных успехов. Вместе с тем в этом сновидении Аллин ощущал какую-то пустоту. Он чувствовал, что должен сражаться в этом бою и что его судьба неотвратима; единственное, на что он мог надеяться, — это умереть как солдат, — так, как погиб этот старик. Эта мысль принесла ему какое-то утешение и душевный покой, когда он оказался под дождем.

Смерть старика свидетельствует о развитии психики Аллина, которое он не осознавал: видимо, это была смерть ценностей мудрого старца, сенекса, которые определяли его жизнь. Он, как и многие другие, чувствовал, что обречен на смерть, что одной ногой уже стоит в могиле, но глубина смирения может говорить и о позитивном сдвиге в психике.

В третьем сне этой серии Аллин снова оказался в военной обстановке. Он должен был предстать перед генералом, отдать ему честь, выслушать его приказы и принять присягу. Но во время этой процедуры он сделал что-то неподобающее и даже дерзкое, сверкнув своими ботинками. Заканчивая процедуру, он снова отдал честь, но при этом подумал: «Меня уже здесь нет. Я совершаю переход через горы».

По иронии судьбы после этой аналитической сессии Аллин хотел уехать от родителей, чтобы отметить праздник 4 июля (День независимости США). В сне, который он увидел утром 4 июля, снова повторилась известная военная метафора. Теперь мы знали, кто в его жизни является генералом, стариком, которому он всегда отдавал честь на глазах у всех присутствующих. Но стало ясно, что здесь продолжается бунт, который в первом его сне выразился в стрельбе по вазам. Однако теперь диссонанс усилился, психика объявила, что грядут изменения. Сейчас он отдает честь, но вскоре наступит время, когда все это останется у него позади.

Часто в процессе терапии человек осознает: многое из того, что он сделал в жизни, и в значительной мере то, каким он стал, даже его успехи, произошло из-за его травмы. Например, Аллин стал врачом, чтобы заслужить одобрение родителей. Такая мотивация ребенка вполне понятна, но ее нельзя назвать здоровой мотивацией независимого взрослого мужчины. При этом Аллин был прекрасным, заботливым врачом, достойным представителем этой профессии. Ему нужно было понять, что он собой представляет, если исключить воздействие родительских комплексов: насколько самостоятельно им была выбрана эта профессия, и насколько он может быть в этом уверенным.

Затруднительное положение, в которое попал Аллин, свойственно многим мужчинам. Возможно, у некоторых из них были менее властные отцы, у других их вообще не было, но их объединяет одно: они не могут пойти ни к родному отцу, ни к мудрому старейшине, чтобы задать важные и волнующие их вопросы. «Изобретение» психоанализа сто лет назад было реакцией на страдания, от которых не могли избавить ни медицина, ни теология, ни патриархальный отец. Мужчины с травмой в душе ужасно относятся и к себе, и к окружающим их людям. Они могут изменить себя и свое сообщество, только осознав свою травму.

Травма отец-сын является очень глубокой. Из-за того, что родной отец редко когда в состоянии помочь сыну, тот ищет ее у псевдоотцов — религиозных пророков, поп-звезд — и в самых разных «измах». Или же он страдает, в одиночестве переживая душевную скорбь. Лишь очень немногие сыновья могут поблагодарить своих отцов, как это делает Э. Э. Каммингс:

«глупые, мы пробовали все, что попадалось на глаза, и тогда разные сладости превращались в горечь, мы унаследовали все: кокон от куколки и немую смерть, все успокоится, и ничего не останется, только истина — я говорю, ощущая ненависть: почему дышат мужчины — мой отец прожил все душой: любовь — это все, и больше, чем все».


Каммингс может благодарить своего отца, ибо, сохранив в себе способность полноценно прожить жизнь, тот сформировал и активизировал у сына такой же потенциал маскулинности. В таких случаях сын бывает очень счастлив. У большинства мужчин отец, даже если он не имел собственных травм, нес в себе травмы предыдущих поколений. Поэтому, чтобы начать исцеление, его сыновья должны были уехать куда-то в другое место. Они не нуждались ни в гуру, ни в товарищах по несчастью — им нужно было найти место, где они могли бы остаться один на один со своей израненной, отчужденной душой.

Я не скрываю своего пессимизма в оценке возможности большинства мужчин уйти из-под тени Сатурна или как-то изменить свою жизнь. Вместе с тем социальные изменения могут произойти только в результате пробуждения каждого индивидуального сознания. Социальные изменения происходят только при наступлении определенного уровня отвержения заложенных в культуре ценностей, которые наносят ущерб душе. Поэтому задача всех мужчин заключается в том, чтобы достичь такой степени сознания, которая позволила бы им самим исцелить себя.

И в этом заключается восьмая мужская тайна, которую должны знать мужчины: е сли мужчины хотят исцелиться, то внутри следует активизировать все, что они не могут получить извне.

Об этом мы и поговорим в последней главе.