Глава 12. Ученые и политики

1. Искусство невозможного

В последнее время наших ученых сильно потянуло в политику. Но, прежде чем попытаться понять, какими ветрами их туда заносит, и что именно они там делают, следует разобраться, что представляет собой сама политика.

В определениях политики нет недостатка, однако они, как и любые формальные определения, не проясняют, а только затуманивают суть дела. Политику определяют как искусство возможного, как продолжение войны другими средствами, как концентрированное выражение экономики, и как многое другое. Все это, конечно, правильно, как правильны любые определения, не годящиеся ни на что другое, кроме, как только что было отмечено, замутнения сути дела. Главного в политике как искусстве возможного, продолжения войны другими, более мирными, средствами, концентрированном выражении экономики и т. п. все подобные определения не схватывают, оставляя без ответа главный вопрос о том, что же такое политика. Так что же?

Чтобы подобраться к ответу на этот наиважнейший вопрос, двинемся тем путем, каким всегда шли мыслители прошлого (очень жаль, что те, кто пытается мыслить в настоящем, забыли их сколь славные, столь и поучительные традиции), пытаясь понять что-то сложное. Этим же путем шли все выдающиеся скульпторы. И те, и другие отсекали все лишнее, мешающие усмотрению (в случае мыслителей) и обнажению (в случае архитекторов) сути дела. В случае политики это означает отсечь то, что похоже на нее, но ею не является.

Отметим в данной связи, что политика всегда была одним из самых бесполезных для человечества и вместе с тем одним из самых популярных занятий, а понятие о политике одно из самых популярных и широко распространенных понятий, порожденных человеческим умом. Когда некое занятие популярно, а, значит, хорошо вознаграждаемо и т. д., к нему начинают примазываться все подряд. А когда популярно некое понятие, им начинают пользоваться все кому не лень, к тому же используя его к месту (реже) и не к месту (как правило). Первое произошло с политикой как с занятием, второе с политикой как понятием. О человеке часто можно услышать, что он «хороший политик», даже если он политикой никогда не занимался, а всего-навсего умело скрыл от своей жены, где был накануне, или обвел вокруг пальца своего начальника. А под политикой принято понимать и небескорыстную помощь одних стран другим, и интриги внутри тех или иных организаций, и отношения между супругами, и многое другое.

Но не будем утомлять читателя хитросплетениями понятий, запутывая еще больше и без того достаточно запутанный вопрос, а попытаемся разрубить этот Гордиев узел одним ударом Дамоклова меча. Автор этих строк и сам немного занимался политикой, и наблюдал других политиков, и становился жертвой политических интриг, и принимал в них участие, и имел возможность ощутить разницу между внутренней и внешней политикой, и так далее. Словом, он без особой гордости, но и без ложной скромности может сознаться, что с политикой знаком не понаслышке, в общем и целом улавливает разницу между ее видами, а, значит, видит и то общее, что их объединяет. И берется утверждать со всей возможной в таких случаях ответственностью (а политика и все, что с ней связано, дело абсолютно безответственное), что главное и общее во всех видах политики и, соответственно, ее суть это борьба за власть и, сразу же нужно добавить, за удержание власти5.


5 Здесь уместно вспомнить мудрую мысль одного известного революционера о том, что взять власть, особенно в одной отдельно взятой стране и особенно насильственным путем дело нехитрое, главное же состоит в том, чтобы ее удержать, ведь желающих перехватить насильственно присвоенное всегда в избытке то другое» и есть то лишнее, что нужно отсечь при вылепливании величественной статуи политики.


Подобное определение политики сразу же сводит к общему знаменателю и разборки между государствами, и революции, и семейные интриги, и все прочее. Внешняя политика это борьба за власть (и за ее удержание) на всей нашей планете или в каком ее отдельно взятом регионе, внутренняя в своем родном государстве, внутриорганизационная в своей организации, внутрисемейная в семье и т. д. Во всех этих случаях кто-нибудь с кем-нибудь (часто все со всеми) борется за власть, и она-то, эта самая борьба, и есть политика. Если же борьба за власть при этом отсутствует, мы имеем дело не с политикой, а с чем-то другим.

Соответственно, самих политиков можно определить как профессиональных борцов за власть, которые ничего другого делать не умеют. А психологические исследования подтверждают, что политиков отличает от простых смертных патологически сильная потребность во власти. Как отмечает такой авторитетный политолог, как А. Джордж, все настоящие политические лидеры стремятся к власти. Стало быть, если они к ней не стремятся, то никакие они не лидеры и вообще не настоящие политики. Впрочем, последнее замечание из области абстрактного, поскольку не стремящихся к власти в политике просто нет.

Почему все политики стремятся к власти? Вопрос, ответ на который позволяет высветить на сей раз психологическую сущность политики. Ответ на него прост и однозначен: политики стремятся к власти, чтобы компенсировать с ее помощью комплекс неполноценности, разъедающий каждого из них с раннего детства. Каждого из них в детстве кто-нибудь, да обижал. Так, бывшего президента США В. Вильсона в действе обижал его отец, и, процитируем одного из наших отечественных политологов: «соревнование с отцом породило в нем потребность во власти, которую он, став президентом, вынужден был маскировать государственными целями». Трудно пришлось и нашему И. В. Сталину, детство которого психоаналитики описывают как омраченное тяжелейшими невротическими переживаниями, побудившими будущего Отца народов стремиться к абсолютной власти и не церемониться с этими народами. Да и детство всех прочих известных политиков было не сахар.

Только что упомянутый А. Джордж доказал, что при обретении политиками власти их чувство собственной незначительности компенсируется чувством уникальности, чувство слабости чувством обладания огромной силой, чувство посредственности чувством обладания высшими способностями, чувство интеллектуальной неадекватности чувством интеллектуального превосходства и компетентности. Да и вообще политики, дорвавшись до власти, начинают реализовывать в отношении подвластных им те же самые принципы, которые их родители применяли в отношении их самих. Скажем, если их в детстве хорошо пороли, они обычно начинают делать то же самое в отношении своих народов. Психологи объясняют это идентификацией политиков со своими родителями, отчего выпарываемым народам, естественно, не становится легче. Причем, почему-то политиков больше поддерживают, когда они часто рассказывают о своем трудном детстве и о своих строгих родителях, хотя, с соответствии описанной логикой, они, придя к власти, и своим народам должны создавать нечто подобное своему детству.

Еще один известный политолог Г. Лассауэлл не поленился разложить комплекс неполноценности, служащий главным мотором каждого из политиков, на 5 составляющих: 1) чувство собственной незначительности, 2) чувство моральной неполноценности, 3) чувство слабости, 4) чувство посредственности, 5) чувство интеллектуальной неадекватности. То есть каждый политик с детства переживает, что он физически слаб, безнравственен, лишен каких-либо дарований и глуп. Теоретически из этого можно сделать два вывода. Либо политики и в самом деле посредственны, безнравственны, глупы и т. д., и их надо помещать в учреждения для умственно неполноценных, а не допускать до власти. Либо они ошибаются в себе, а, ошибаясь в себе, могут ошибиться и в том, над чем хотят властвовать, и их тоже не следует допускать до нее. Но мы таких выводов делать не будем.

Потребность во власти как ключевое психологическое качество политика определяет целый ряд других его качеств. Опять процитируем уже цитировавшегося выше политолога: «Политический лидер с высокой потребностью во власти проявляет беспокойство о престиже и престижных вещах, нередко потребляет алкогольные напитки, идет на относительно высокий риск в азартных ситуациях и враждебность к другим лицам, имеющим высокий статус. Он окружает себя малопрестижными друзьями, активен и влиятелен в малых группах, обычно сексуально рано созревает». К этому можно добавить «эффект близнецов» (политики, как правило, окружают себя похожими на себя людьми) и т. п. И все это тоже следовало бы отразить в тесте на Настоящего Политика, повсеместное применение которого позволило бы не допускать в политику случайных людей.

Важное свойство политика не только стремление к власти, но и умение его скрывать, а, точнее, камуфлировать под что-то другое. «Я политикой не занимаюсь», часто можно слышать от людей, Которые занимаются только политикой. «Я хозяйственник, а не политик», не менее часто можно услышать от человека перед его выдвижением его на какую-нибудь высокую должность, предполагающую политическую борьбу. Во всех подобных случаях имеет место стопроцентная политика, но на фоне отрицания политики как таковой, что тоже несомненно является политикой. Они же подобные случаи позволяют высветить еще одну важную, а, возможно, и определяющую сторону политики. Если главная, а часто, и единственная, цель политики это борьба за власть или за ее удержание, то главное средство политики это маскировка своего стремления к власти под заботу об общем благе или, что, в принципе, то же самое, выдавание своих личных интересов за общественные, использование общих лозунгов в личных целях и т. п.

Из этого вытекает необходимость корректировки основных определений политики. Например, политика это, безусловно, искусство, но не просто «искусство возможного», а искусство вы-давания своих личных интересов за общественные, камуфляжа своих истинных мотивов, т. е. стремления к власти, и т. п. Ведь, как не учись всему этому, главное все же остается искусством, а с помощью одного лишь обучения политика также невозможно вырастить, как с помощью обучения живописи из простого смертного нельзя воспитать Рафаэля.

Настоящий политик всегда ведет или, как сейчас модно выражаться, позиционирует, себя так, будто лично ему ничего не нужно ни власти, ни славы, ни, упаси Бог, денег, ни чего-либо еще. А нужно лишь одно помочь тем, кто в результате его прихода к власти окажется «под ним», решить их наиболее насущные проблемы. Поэтому политик должен быть рыцарем, но не только в традиционном для этой роли смысле слова не просто «рыцарем плаща и кинжала», а рыцарем в том смысле, что он всегда должен носить латы, скрывающие всю его подноготную корысть, личные мотивы и т. п. под блеском альтруистичных намерений. «Все это нужно не мне, а вам» начертано на фамильном гербе такого рыцаря. Или: «Не вы нужны мне, а я нужен вам».

Поэтому, кстати, как это ни парадоксально звучит, настоящий политик не должен иметь каких-либо политических убеждений, кроме, естественно, убеждения в том, что высшее благо нации это его личное благо, и вообще, что хорошо для него лично, хорошо и для человечества, а если нет, то, значит, человечество ничего не понимает, и его надо перевоспитывать. Хороший политик должен умело манипулировать политическими лозунгами, менять политические убеждения (точнее имитировать приверженность наиболее выгодным убеждениям) от случая к случаю, и вообще все это должно быть для него не самоцелью, а лишь средством борьбы за власть. То есть не политические убеждения должны руководить им, а он должен уметь использовать их выгодным для себя образом, для чего ему следует быть выше любых политических убеждений и не позволять им себя сковывать. Иначе он утратит необходимую любому политику гибкость и будет похож на робота, способного выполнять лишь одну операцию.

Конечно, простые граждане, обрабатываемые политиками со времен выхода человечества из пещер (в пещерах, впрочем, они тоже обрабатывались, но более грубыми средствами), с тех же самых пор догадываются, что под латами у политиков скрыто живое человеческое тело и все предпринимаемое политиками нужно, в первую очередь, лично им. Но, и опять с тех же самых пор, политикам верят или, по крайней мере, не сомневаются в их искренности настолько, чтобы не допускать их к власти. Да иначе и быть не может, ведь кого-то к власти все же надо пускать, а другие, кроме имеющих потребность во власти, к ней не рвутся. И в этом, возможно, заключена главная апория политики: политик должен делать вид, что не хочет власти, в то время как суть политики в стремлении к ней.

Над этой апорией надстраивается главный социально-психологический парадокс политики: политик делает вид, что не хочет власти, те, кому он внушает эту чушь, прекрасно понимают, что их дурят, но, несмотря на это, верят в благие намерения политиков, т. е., если провести аналогию с известным анекдотом, веками наступают на одни и те же грабли. И здесь уместна, если не необходима, еще одна аналогия, демонстрирующая, что политика это не просто искусство, а, перефразируя приведенное выше определение, «искусство невозможного». Ведь, казалось бы, внушить кому-либо, находящемуся в здравом уме и ясной памяти, что политик не рвется к власти и бескорыстно делает все, что он делает, попросту невозможно. Однако политикам это удается, и они действительно делают невозможное.

Психология bookap

Уместна и еще одна аналогия сравнение политики не с искусством вообще, а со сценическим искусством. Да, мы знаем, что человек на сцене или на экране это всего лишь актер. Мы знаем, что, несмотря на вживление в образ, всевозможные сценические и виртуальные эффекты, на самом деле он не душит свою или чужую возлюбленную, не теряет друга, не проливает кровь врага, не летает на Марс, не сражается с акулами и крокодилами, и даже секс по телевидению это, за редким исключением (порнографии), не настоящий секс. Но мы верим во все это, точнее, делаем вид, что верим, мысленно, вместе с героем, убивая его врагов, опускаясь в пещеру с анакондами или перелетая через Вселенную. То же самое и с политиками. Мы знаем, что они играют определенную роль. Но и мы входим в роль в роль желающих быть обманутыми, верящих в их альтруизм и заботу о наших интересах. И этот театр по количеству зрителей, масштабу и кассовости представлений намного превосходит все прочие рынки актерской и режиссерской продукции.

И все же хотя мы и помогаем, как любые зрители, актерам играть их роли, совсем плохому актеру не поверят (вспомним классическое «Не верю»), и искусственно изображенные им эмоции вызовут разве что смех, а то и обстрел гнилыми помидорами или их современными аналогами. Политик тоже должен быть относительно правдоподобен. То есть мы должны иметь возможность ему поверить, что исключено в тех случаях, когда он играет абсолютно ненатурально. Есть, правда, особый контингент актеров-политиков, которые специализируются на игре перед патологически доверчивыми зрителями, верящими во что угодно. Но таких зрителей меньшинство, и типовой политик должен быть правдоподобен.