Экспериментальные основы психологии установки

IV. Установка в психопатологии


...

Шизофрения

Займемся прежде всего больными шизофренией. Их мы изучали и раньше39. Но предметом систематических исследований шизофрения стала у нас лишь в последнее вре­мя. Сейчас ею занимается весь состав патопсихологического отделения нашего института, и мы используем здесь некото­рые из результатов его исследований, чтобы попытаться раз­решить стоящую перед нами проблему о состоянии фикси­рованной у шизофреника установки и о той роли, которую она у него играет.


39 К. Д. Мдивани. Фиксированная установка при шизофрении. 1936.


1. Результаты опытов по установке шизофреника. В ра­боте сотрудника И. Т. Бжалава40 мы имеем достаточно боль­шой материал, который дает нам возможность поставить ин­тересующий здесь нас вопрос. Всего было исследовано 195 больных. Из них 32, т. е. 14,5% общего числа больных, оказа­лись в состоянии, исключающем возможность использова­ния их в качестве испытуемых. По той или иной причине, хорошо известной в клинике шизофрении (состояние остро­психотического переживания, деградация и т. д.), не оказа­лось возможным актуализировать у них желание следовать указаниям руководителя опытов, т. е. вызвать у них «потреб­ность» увидеть задачу в условиях опыта и попытаться дать соответствующую реакцию. Поэтому эти 32 больных долж­ны были выпасть из общего числа испытуемых.


40 И. Т. Бжалава. Фиксированная установка больных шизофренией. 1947.


Другую группу составляли больные, которые лишь вре­менами соглашались следовать указаниям экспериментато­ра и обыкновенно давали данные, в достоверности которых никогда нельзя было быть уверенным. И эти лица (их 30 че­ловек, т, е. 13,1%) выпадают из общего числа наших испыту­емых.

Если из общего числа испытуемых (195 человек) исклю­чить представителей этих двух групп, т. е. 62 человека, мы получим все же достаточно высокую цифру больных (133 ис­пытуемых), на данных которых можно было бы базировать­ся при исследовании типических форм установки шизофре­ника.

Прежде всего следует отметить, что из результатов опы­тов обращает на себя внимание в первую очередь факт рас­щепленности фиксированной установки шизофреника в зависимости от реципирующих органов, используемых в каждом отдельном случае. Мы знаем, что в норме фиксиро­ванная установка действует совершенно одинаково, незави­симо от того, какие органы принимают участие в рецепции воздействующих на субъекта раздражителей. В неотобран­ной массе испытуемых не имеет значения, в какой чувствен­ной сфере стимулируется фиксированная установка — в гап­тической или оптической; в обоих случаях мы получаем практически одинаковое число иллюзий. Правда, в оптиче­ской сфере число случаев иллюзий несколько ниже, чем в гаптической, но в норме разница эта не настолькозначитель- на, чтобы нужно было бы специально считаться с ней.

Зато в случаях опытов с одной из групп наших больных эта разница столь чувствительна, что она невольно обраща­ет на себя внимание. Так, группа больных в 37 человек, т. е. 16,4% всех случаев, дает до того явную диссоциацию уста­новки в зависимости от разницы реципирующих органов, что пройти мимо этого факта без должного внимания не пред­ставляется возможным. А именно: в то время как все 100% этих испытуемых (все 37 человек) фиксируют установку вгаптической области, в зрительной это удается сделать лишь 16 лицам (43,2%).

Таким образом, факт диссоциации в области этих двух реципирующих органов не вызывает сомнения; причем зри­тельная сфера оказывается менее подверженной фиксации установки, чем сфера гаптическая. Мы здесь особо подчерки­ваем этот факт, с тем чтобы потом, при изучении установки в случаях эпилепсии, иметь его в виду.

Если из общей массы испытуемых выделить этих 37 лиц, характеризующихся столь явной диссоциацией установки в зрительной и гаптической областях, и отдельно проследить все доступные нам стороны действия их фиксированной установки, то мы получим значительно расходящиеся дан­ные и в некоторых других случаях (табл. 17), а именно: пока­затель возбудимости фиксации установки в гаптической сфе­ре значительно выше (75,6%), чем в оптической (37,5%), Разница между этими сферами, впрочем, видна и со сторо­ны динамичности: в то время как оптически фиксированная установка представляет собой динамическую форму в преде­лах 75,6%, гаптически фиксированная характеризуется го­раздо менее значительной цифрой (13,5%). Зато заметно чаще она выступает в форме статической фиксированной установки (86,5%).

Таблица 17.


ris17.jpg

Наконец, резко различаются обе эти сенсорные сферы и константностью фиксации установки: в гаптической области она представлена 65% испытуемых, в то время как в оптиче­ской мы имеем всего лишь 25%.

В остальных отношениях, как это видно из табл. 18, суще­ственной разницы между показателями фиксированных установок, по-видимому, нет. Так что если характеризовать фиксированную установку этой группы больных по преобла­дающим в обеих чувственных модальностях ее формам, то мы должны будем сказать, что эта фиксированная установка отличается грубостью, прочностью, лабильностью и локаль­ностью. Что же касается остальных особенностей установ­ки — ее возбудимостит статичности и константности, то в гап­тической области они представлены в высоких показателях, в то время как в оптической они остаются лишь на низких ступенях своего развития.

Таблица 18.


ris18.jpg

Следовательно, мы могли бы характеризовать интересу­ющую нас группу шизофреников в целом как людей по пре­имуществу грубой, лабильной, локальной и достаточно прочной установки. Если же к этому прибавить и те особенности, которые являются доминирующими лишь в одной — гапти­ческой — области, то в таком случае нам пришлось бы назвать дополнительно и легкость возбудимости, константность и особенно статичность фиксированной установки.

Остается последняя, самая многочисленная группа боль­ных шизофреников (96 человек, т. е. 42,6% всех случаев), ко­торая существенно отличается от только что рассмотренной нами и потому должна быть выделена особо. Разница преж­де всего заключается в том, что в этом случае, в противопо­ложность предшествующему, нет никакой диссоциации меж­ду состоянием фиксированной установки в исследованных нами сенсорных областях: данные об установке в гаптиче­ской сфере в основном и существенном целиком совпадают с данными об установке в области зрения. Но это положение оказывается верным лишь в том случае, если достигнуть сте­пени оптимальной фиксации установки в обеих чувственных модальностях, а для этого достаточно бывает обычно 15 установочных экспозиций. Если эффект фиксации в гаптике в этих условиях доходит до 100%, то в оптике он не ниже 81,2%. Цифры эти настолько близки друг к другу, что мы имеем основание утверждать, что в условиях оптимальной фиксации установка в обеих этих сенсорных областях дает приблизительно одинаковые показатели.

Разница между этими сенсорными областями выступает лишь в степени их возбудимости. Зрительная сфера значи­тельно отстает в этом отношении от гаптической: при двух экспозициях в гаптике установка фиксируется в 96,4% всех случаев, тогда как при том же числе установочных экспози­ций в зрительной области число случаев фиксации не превы­шает 58,3%. Однако это обстоятельство не является суще­ственным, и оно может быть оставлено здесь без внимания.

Обратимся к детальному сличению данных установки в обеих сенсорных модальностях и в других отношениях. Табл. 18 включает в себя результаты всех опытов, проведен­ных с этой целью.

Обращает на себя внимание в первую очередь крайне низкий уровень показателей пластических и динамических форм установки. Мы можем утверждать, что установка шизофреника изучаемой нами группы статична и груба. Но наряду с этим она прочна и особенно сильно иррадиирована. Менее решительные показатели имеем мы по отношению к константности и стабильности установки шизофреника.

Таким образом, мы видим, что фиксированная установка изучаемой нами группы шизофреников должна быть харак­теризована как грубая, прочная, статичная и иррадиированная установка, которая в большинстве случаев бывает константной и стабильной.

Мы находим, таким образом, что наши больные распада­ются на две значительно отличающиеся друг от друга самостоятельные группы. Для того чтобы яснее представить себе их различие, сопоставим данные обеих этих групп, причем для ясности картины ограничимся лишь показателями гап­тической сферы установки (табл. 19).

Таблица 19.


ris19.jpg

Табл. 19 показывает (в процентах), что при наличии сход­ства между двумя группами наших испытуемых есть и значительная разница между ними. Разница эта касается преж­де всего показателей иррадиации установки: в то время как у представителей первой группы этих показателей почти нет вовсе (8,1%), у представителей второй группы она — ирра­диация — представлена во всех случаях без исключения (100%). Это наиболее существенное различие, которое мож­но констатировать у представителей обеих этих групп наших испытуемых.

Но наряду с этим они отличаются и со стороны стабиль­ности установок: в то время как испытуемые первой группы характеризуются чаще лабильной установкой (72,9%), пред­ставители второй группы, наоборот, в такой же степени от­личаются ее стабильностью.

Во всем остальном установка обеих этих групп дает при­близительно одинаковые показатели. Обращает на себя вни­мание разве только сравнительно значительная разница меж­ду показателями случаев наличия пластичных и динамичных форм установки: в то время как испытуемые второй группы мало или почти совсем их не имеют (14,1% и 2%), в первой группе они представлены сравнительно более высокими по­казателями (24,4% и 13,5%).

Что же можно сказать относительно обеих этих групп шизофреников? Нет сомнения, что прежде всего данные ир­радиации установки проводят резкую разграничительную линию между ними. Правда, во многом остальном они мало отличаются друг ог друга, но разница но линии иррадиации столь значительна, что вряд ли было бы обоснованно оста­вить ее без должного внимания. Если, с одной стороны, все 100% лиц второй группы обращают на себя внимание иррадинрованиостыо своей установки, то в первой группе, если не считать трех испытуемых, все без исключения явля­ются носителями локальной установки. Конечно, это явле­ние ни в какой степени нельзя считать нормальным, так же как ненормально и наличие 100% глубокой иррадиации уста­новки у лиц второй группы. Но оно резко противоположно этой же особенности лиц второй категории, т. е. громадного большинства испытанных здесь шизофреников.

Если принять во внимание существенную важность этой особенности установки в случае шизофрении, тогда придет­ся допустить, что лица первой категории не относятся, во всяком случае, к типичным представителям этого заболева­ния, и все наше внимание нужно сосредоточить на предста­вителях второй группы. Нам придется считать, что это они являются наиболее типичными шизофрениками и что и кар­тину динамики их фиксированной установки следует счи­тать специфически шизофренической. Из общего числа испытанных в данном случае больных (133 лица) к этой по­следней группе, т. е. к группе истинных шизофреников, от­носятся 96 человек (73%), а к первой группе — лишь сравни­тельно небольшое число подвергшихся испытанию больных, именно 37 человек (27%).

Таким образом, мы находим, что значительное большин­ство лиц (73%), подвергшихся нашему экспериментальному исследованию, является константным носителем прочной, грубой, статической, стабильной иррадиированной установ­ки. Это дает нам основание считать, что при интересующем нас здесь заболевании выступают, как правило, именно эти формы фиксированной установки.

В таком случае нужно допустить, что в основе шизофре­ний лежит, между прочим, и специфическое изменение в дей­ствии фиксированной установки больного — изменение ее в сторону грубости, статичности и иррадиированности.

Это было бы бесспорно, если бы мы не знали случая на­личия тех же форм установки и у лиц, которых к настоящим шизофреникам отнести нет никаких оснований. Выше, при типологическом анализе нормальных испытуемых, мы видели, что, несомненно, существует группа лип, установка кото­рых отличается как раз грубостью, статичностью и иррадиированностью, т. е. именно теми особенностями, что и фикси­рованная установка основной массы наших шизофреников. Однако это не мешает им оставаться в ряду здоровых людей и вести вполне нормальный образ жизни. Это — группа так называемых статичных субъектов. Следовательно, не может подлежать сомнению, что вскрытые нами формы деятельно­сти установки шизофреников не могут считаться достаточ­ной основой их психического заболевания.

Это значит, что необходимо искать эту основу, быть мо­жет, в другом направлении. Дело в том, что анализ установ­ки наших больных еще не вполне закончен и мы должны сейчас обратиться к изучению специфической, чисто челове­ческой формы установки, к тому, что мы называем объекти­вацией.

Итак, что знаем мы относительно способности объектива­ции при шизофрении?

2. Объективация у шизофреника. Нельзя считать, что эта способность в настоящее время уже изучена нами в дос­таточной степени. Сейчас имеются лишь начальные попыт­ки ее исследования, и мы можем использовать полученные данные, чтобы попытаться разрешить стоящий перед нами вопрос.

В качестве метода экспериментального исследования объективации шизофреника было использовано сле­дующее41.


41 В. Квиникадзе. Акт объективации у шизофреников. 1947.


Испытуемый получает ряд отдельных слов (числом 8) на знакомом ему языке. Это делается для того, чтобы фиксиро­вать у него установку на чтение на данном языке. Девятое сло­во предлагается в критическом опыте. Оно написано тем же шрифтом, что и установочные слова, но взято из лексикона другого языка, не того, к которому относятся слова устано­вочных рядов. Затем повторяются снова эти последние (по три слова в ряду), а за ними следуют но два критических сло­ва в каждом опыте. Слова экспонируются при помощи обыч­ного мнемометра.

Само собой разумеется, испытуемый должен быть в состо­янии подчиниться указаниям экспериментатора и иметь го­товность выполнить точно его задание. Оно формулируется следующим образом: «Смотрите сюда в окошечко! Здесь бу­дут показываться слова. Читайте их громко!» Восьми уста­новочных слов оказывается достаточно для того, чтобы фик­сировать установку на чтение их на соответствующем языке, т. е. на языке этих установочных слов. Но следующее слово относится уже не к тому языку, иа который только что фик­сировалась установка. Следовательно, здесь может иметь место или беспрепятственное восприятие письменного изоб­ражения этого слова, но без всякого осознания его значения, или сейчас же за его чтением — факт некоторой задержки, остановки на нем, — оно должно выпасть из стройного ряда установочных слов и сделаться предметом специального на­блюдения, должно быть объективировано испытуемым, с тем чтобы выяснить, что это за слово.

Коротко: условия опыта таковы, что они могут стимули­ровать у испытуемого акт объективации, который дает ему возможность рефлексии о природе данного слова. Но, как мы видели, испытуемый может поступить и иначе: он может про­пустить критическое слово без специальной на нем задерж­ки, может обойтись без его объективации. Само собой разу­меется, для точного выполнения условий этих опытов акт объективации необходим, и нормальные субъекты, подверг­шиеся испытанию в аналогичных условиях, всегда обра­щаются к нему — этому акту объективации. Что касается шизофреников, то эти опыты вполне доступны им и они, сле­довательно, могут быть использованы для испытания спо­собности их обращаться в необходимых условиях к актам объективации, а зат ем на их основе и к актам мышления.

В качестве испытуемых были взяты больные — шизофре­ники, изъявившие готовность выполнить все поручения экспериментатора, вытекающие из условий опытов. Ниже мы приведем результаты испытаний 52 больных, среди которых были случаи кататонической и параноидальной шизофре­нии, как и гебефрении, парафрении и simplex’a.

Каковы же результаты, полученные на этих больных?

Они могут быть формулированы следующим образом: в то время как способность полной объективации оказывается налицо всего лишь у 9 больных (17% из общего числа наших испытуемых), во всех остальных случаях встречаются уже другие разновидности реакции на предложенные испытуе­мым задачи. Чтобы понять смысл этих данных, остановимся на них несколько подробнее.

Прежде всего нужно отметить, что все 9 лиц, у которых удается обнаружить способность объективации, производят в этих опытах в общем впечатление нормальных людей. Ког­да они читают критическое слово (например, в ряду грузин­ских какое-нибудь русское слово), они несколько приоста­навливаются и повторяют его два-три раза, причем в конце концов уже в русском произношении. Совершенно не оста­ется сомнения, что им все же удается объективировать его. Поведение этих лиц в данном случае ни в чем существенном не отличается от поведения нормальных людей, если не счи­тать разве только того, что процесс объективации происходит здесь не сразу, а обычно в результате некоторой более или менее заметно выраженной задержки.

К числу этих же лиц можно было бы отнести еще 2 испы­туемых, если бы им удалось более или менее продолжитель­но задерживаться и сосредоточиваться на объективирован­ном ими содержании. Но это оказывается для них невозмож­ным: они сейчас же упускают из виду совершенный ими же акт объективации, так что исключается всякая возможность развернуть на ее основе соответствующие процессы мыш­ления.

К этой же группе можно присоединить дополнительно еще 7 испытуемых, которым определенно удается совер­шить акт объективации, но лишь временами и урывками: то они оказываются в силах сделать это, то нет. Во всяком случае, нет никаких оснований вполне отказать им в этой способности: она у них налицо, но активация ее не всегда в их власти.

Если обратиться сейчас к испытуемым другой категории, т. е. лицам, которые не могут вовсе объективировать воздействующие на них раздражения, то здесь придется отметить наличие определенного числа групп, отличающихся друг от друга в ряде существенных особенностей.

Прежде всего обращает на себя внимание группа испыту­емых (9 лиц), которые разрешают предложенную им экспериментальную задачу всегда безошибочно и без задержки; они ясно переживают языковое различие установочных и критических слов, т. е. знают, что одни из них русские, а дру­гие, например, грузинские. Нужно полагать, в данном случае мы имеем дело с испытуемыми, у которых установка в усло­виях наших опытов не фиксируется, и по этой причине им легко удается избегать ошибок, легкодопустимых в услови­ях факта фиксации установки.

Другая группа испытуемых (13 лиц) оказывается способ­ной читать предложенные ей ряды слов без всякой задерж­ки, но сейчас же обнаруживается, что лица этой группы со­вершенно не осознают значения прочитываемых ими слов. Если бывает, что они прочитывают какое-нибудь из слов не­правильно, а иногда даже коверкают его, то они зтого не за­мечают и, не делая никаких поправок, продолжают читать дальше. Таким образом, в этом случае мы имеем дело с лица­ми, сознание которых как бы выключено из процесса чтения, поскольку этот последний представляет собой активную ра­боту мысли, гарантирующую понимание значений, связан­ных с графическим изображением слов.

Следующая далее группа испытуемых (12 лиц) в резуль­тате установочных опытов получает значительную фикса­цию установки, которая принимает определенно статиче­скую форму. Критические слова воспринимаются ими как слова, взятые из лексикона установочных рядов; например, критическое слово «гора» они воспринимают как грузинское слово «гора». Эти лица остаются во власти своих актуальных установок, не будучи в силах обратиться к актам объекти­вации.

Таким образом, строго говоря, лишь 17% наших испыту­емых обнаруживают в условиях опытов способность объек­тивации. Остальная же их масса оказывается, в той или иной степени, не в силах обратиться, когда это нужно, к актам объективации и развернуть на ее базе процессы мышления.

Но здесь может возникнуть вопрос: не является ли это заключение специфичным лишь для условий наших опытов? Ведь в них дело касается довольно сложного акта — чтения слов, и притом слов, взятых из лексикона не одного, а двух языков (установочные слова относятся к одному, а критиче­ские к другому из известных испытуемому языков). Поэто­му было бы целесообразно повторить те же опыты в более до­ступных испытуемым условиях.

По этим соображениям в другой серии опытов больным предлагается составленная из 17 отдельных частей мозаич­ная постройка, и они должны определить, что она собой пред­ставляет. В случае, если испытуемый затрудняется в этом, ему оказывается нужная помощь. Когда испытуемый дает удовлетворительный ответ, ему говорят: «Это сооружение я сейчас разрушаю! Вы должны его восстановить!» По разру­шении постройки к куче полученного в его результате мате­риала мы прибавляем, незаметно для испытуемых, три-четыре отдельные единицы, которые мало чем отличаются от ос­тальных экземпляров этой кучи. Испытуемый пытается в этих условиях восстановить разрушенную постройку.

Удовлетворяют ли условия этих опытов требованиям, предполагающим обязательное наличие способности объек­тивации? Когда испытуемому предлагают восстановить ту же постройку, у него обычно появляется готовность сделать это. Но для того, чтобы разрешить задачу, не оказывается до­статочным взять любую фигуру и положить ее на любое место. Для разрешения задачи требуется нечто большее — требуется специально разглядеть фигуру, испытать ее не только со стороны формы, но и объема, чтобы найти ей над­лежащее место. Таким образом, чтобы правильно разрешить задачу, у испытуемого возникает потребность объективации отдельных единиц мозаики. Условия опытов, следователь­но, имеют в виду способность объективации. К ней должен обратиться испытуемый, чтобы удовлетворительно разре­шить стоящую перед ним задачу.

Поскольку опыты эти не предъявляют никаких специаль­ных требований к знаниям и умениям испытуемого, они от­личаются от экспериментов с чтением и могут быть квалифи­цированы как более подходящие при работе с лицами с психическими заболеваниями. Недостаток опытов, однако, следует видеть в том, что они слишком явно стимулируют по­требность объективации; опыты построены так, что с самого начала заставляют испытуемого внимательно рассмотреть каждый отдельный элемент, чтобы найти ему соответствую­щее место в целом мозаики.

Каковы же результаты этих опытов с нашими больными? Как и следовало ожидать, опыты сильно стимулируют боль­ных к актам объективации. Больные с самого начала оказы­ваются вынуждены осмыслить особенности каждой данной фигуры с точки зрения места, которое им принадлежит в це­лом. Оказывается, что большинство больных (42 человека) относятся именно к этой группе испытуемых. Значительно меньше число больных, вовсе не объективирующих находя­щиеся перед ними фигуры; они подбирают какую-нибудь фигуру и помещают ее куда попало; таких больных мы нашли не более трех. Наконец, 6 человек оказались в таком состо­янии, что, ввиду проявленного ими негативизма, опыты с ними не дали результатов.

Однако внимательный анализ поведения первой группы испытуемых показывает, что способность объективации представлена у них не в одинаковой степени и что в общем большинство обнаруживает более или менее значительный дефект в активировании этой способности. Мы могли бы ска­зать, что способность объективации в достаточно полной мере представлена лишь у 15 испытанных нами больных. Ха­рактерно, однако, что в этой группе встречается сравнитель­но большое число лиц, относящихся с определенным недове­рием к своим силам: им кажется, что они не в силах разре­шить предлагаемые им задания, и этим они несколько отличаются от вполне нормальных людей.

Еще дальше отступают от нормы представители последующих групп наших испытуемых. Можно различать несколь­ко таких групп, обнаруживающих некоторые своеобразные особенности при разрешении стоящих перед ними экспери­ментальных задач. Одни из них стоят ближе к возможности разрешения этих задач, другие — дальше. Но для них всех характерна одна особенность: они затрудняются разрешить стоящие перед ними задачи -- им просто не удается это сде­лать, несмотря на то что в некоторой помощи эксперимента­тор им не отказывает. Они жалуются, что не привыкли или просто не могут исполнить заданий, которые касаются ско­рее инженера, но не их, «Это дело инженера», — заявляют наши испытуемые. Можно думать, что это заявление не ли­шено оснований, что в данном случае испытываются дей­ствительно специально конструктивные способности, а не просто способности к объективации. Но внимательный ана­лиз показывает, что интерес экспериментатора здесь вовсе не направлен на установление степени правильности возводи­мых больными конструкций: они могут быть и не совсем пра­вильными. Интерес его заключается лишь в том, чтобы уви­деть, насколько обнаруживает испытуемый способность со­вершать акты объективации для того, чтобы на их основе делать попытку возведения объективируемых им кон­струкций.

Нужно иметь в виду, что среди испытуемых встречаются иногда и такие, которым ровно ничего не стоит разрешить поставленную перед ними задачу: они быстро и беспрепят­ственно возводят требуемые от них конструкции. Им удает­ся это сделать без необходимых для этого актов объектива­ции, они импульсивно выполняют задание. Это специально одаренные люди, которые могли бы быть мастерами дела, если бы они отдались ему. В нашем случае речь идет не о них. Мы говорим лишь о людях, которым удается разрешить предлагаемые им задачи лишь в том случае, если они найдут в себе способность обратиться к акту объективации тех сто­рон конструкций, которые им прямо или непосредственно не даются. Задача заключается не в выяснении степени конст­руктивных способностей наших испытуемых, а лишь в их умении сделать некоторые из сторон конструкций специаль­ным объектом своего наблюдения, с тем чтобы получить воз­можность развернуть мышление на этой основе и таким пу­тем найти наиболее надлежащий способ разрешения сто­ящей перед ними задачи.

Нет нужды специально останавливаться здесь на всех по­пытках разрешения задачи, к которым прибегают наши ис­пытуемые. Отмечу только, что наиболее часто встречаются случаи, когда больные, приступив к решению задачи, сразу же останавливаются на каком-нибудь, часто недостаточно обоснованном способе ее разрешения, но «детерминирующая тенденция», которая появляется у них в данном случае, ока­зывается слишком слабой — она меркнет, прежде чем приво­дит к актам решения задачи, уступая, таким образом, место непосредственным, импульсивным актам поведения. В об­щем, получается определенное впечатление, что наши испы­туемые не способны достаточно продолжительно удержать­ся на ступени объективации для того, чтобы суметь развер­нуть на ее основе свои мыслительные способности и прийти к удовлетворительному разрешению задачи. Они быстро соскальзывают с этого состояния. Так случается, что задача ими не разрешается и они, утомившись, в конце концов во­все отказываются от дальнейших попыток в этом направле­нии.

Таким образом, мы видим, что наши больные и в этих опытах не оказываются способными дать нам что-нибудь су­щественно новое сравнительно с тем, что мы получили от них выше в опытах с текстом.

Что же говорят нам эти данные в целом? Как в первом, так и во втором случае мы встречаемся с некоторым, хотя и незначительным, числом лиц, которым как будто и удается правильно и сравнительно легко разрешить предлагаемые им задачи. Однако если внимательно приглядеться к этим случаям, то принуждены будем сказать, что здесь перед нами состояние, в котором наши больные хотя и оказыва­ются более или менее адекватными ситуации, но сравни­тельная поверхностность их суждений все же не оставляет сомнения в том, что мы имеем дело с не вполне нормальны­ми субъектами.

Еще яснее это видно в опытах с остальными больными, которым, собственно, вовсе не удается разрешить предло­женные им задачи, хотя все они и обнаруживают более или менее определенную готовность сделать это. Как мы видели, они принимают предложение экспериментатора, обнару­живая желание выполнить его, но не оказываются в силах сделать это: главным образом потому, что им не удается со­средоточиться на задаче. Словом, во всех этих случаях чув­ствуется явно выраженная недостаточность способности объективации.

Итак, мы можем заключить, что в случаях шизофрении мы имеем дело с более или менее явным дефектом способно­сти объективации, и нужно полагать, что это служит одной из психологически понятных причин своеобразного сниже­ния поведения больного.

Выше, при описании состояния объективации, мы убеди­лись, что это — одна из наиболее существенных особенностей психологии человека. Анализ поведения шизофреника пока­зывает, что патология в этом случае несомненно затрагивает и эту способность: объективация шизофреника становится определенно дефективной. Но если это так, то это значит, что в этом случае мы имеем дело с явлениями глубоких измене­ний в психической жизни больного — мы имеем дело со сни­жением уровня, на котором работает психика нормального человека. Выше мы говорили относительно планов психиче­ской жизни вообще и видели, что у человека, ввиду наличия способности объективации, следует различать несколько та­ких планов. Отсюда становится понятным, что вся система психической жизни человека должна стать иной — она дол­жна совершенно перестроиться, если лишить ее способнос­ти объективации. В случае шизофрении мы имеем дело не­сомненно, хотя и не исключительно, с явно выраженным ак­том поражения этой способности.

Но значит ли это, что шизофреник, лишившись способно­сти объективировать явления и развивать акты своей дея­тельности на высоком уровне, этим самым снижается просто до уровня нормальной психической жизни животного? До­статочно поставить этот вопрос, чтобы сейчас же дать иа него отрицательный ответ.

Шизофреник, конечно, продолжает быть человеком, но человеком, лишенным того, что является специфической особенностью его психики; он продолжает быть больным, не­нормальным человеком.

Нужно помнить, что заболеванию предшествует до­статочно длительный период нормального развития. Сле­довательно, заболевает более или менее сложившийся, нор­мальный человек. На базе установившейся способности объективации у него развивается интеллект — способность логического мышления — и затем, или наряду с ним, и воля — эта основа регулированного, истинно человеческого поведе­ния. Когда начинает разрушаться способность объективации, естественно, прекращается нормальная работа и всех этих систем, базирующихся иа ее основе: и интеллект и воля ста­новятся формами психической активности, лишенными сво­его обычного нормального основания. Будучи лишены его, и мышление и воля начинают проявляться в патологических формах деятельности, и это продолжается до исходных со­стояний шизофрении, в которых они постепенно снимаются, и больной все ближе и ближе подходит к состоянию живот­ного, с которым его, однако, никогда в полной мере нельзя идентифицировать.

Дальнейшие исследования должны показать, как широко и в каких направлениях и формах находит свое отражение этот основной сдвиг в психике шизофреника. Они же долж­ны сосредоточить внимание и на разрешении проблемы о специфике зтого сдвига.

3. Типологические основы шизофрении. При попытке типологической классификации людей, ведущих жизнь в нормальных условиях, мы остановились на мысли о необхо­димости разделить их в основном на три большие группы: па группу динамичных, группу статичных и группу вариабель­ных людей. Строго говоря, истинно нормальными следовало бы признать группу динамичных людей, тогда как статичных вместе с вариабельными нужно было бы отнести к категории субъектов, в той или иной мере отступающих от обычной нормы.

Однако анализ поведения последних показывает, что те­чение их жизни обычно не выходит из нормального русла и они остаются в общем вполне приспособленными людьми. Более того, не исключена возможность, что в кругу этих лиц встречаются люди, которые по уровню своей одаренности и степени талантливости нередко превосходят обычных сред­них представителей группы динамичных людей. Поэтому, конечно, нет оснований исключить их из числа нормальных субъектов, строителей общечеловеческой жизни.

Это обстоятельство, однако, не исключает вопроса об от­ношении того или иного типа нормального человека к той или иной форме психического заболевания. Перед нами воз­никает именно этот вопрос в отношении шизофрении: не встречаются ли среди здоровых типов и такие люди, которые по структуре своего характера особенно близко стояли бы к шизофрении и в случае заболевания должны были бы в ос­новном пополнять ряды шизофреников?

Выше, при изучении типов людей, достаточно ярко отли­чающихся друг от друга, мы имели случай говорить относи­тельно той группы субъектов, которых коротко можно бы было назвать группой лиц статической установки. В резуль­тате изучения их фиксированной установки выяснилось, что все они характеризуются прочной, константной, грубой, ста­тической, стабильной, иррадиированной установкой.

Это значит, что группа нормальных испытуемых со ста­тической установкой является носительницей в общем такой же фиксированной установки, как и основная группа боль­ных шизофреников: их установка, как мы видели выше, также прочна, константна, груба, статична, стабильна и иррадиированна.

Но, само собой разумеется, можно констатировать и су­щественную разницу, которая имеется между ними. При анализе субъектов со статической установкой мы обратили внимание, что они обычно отличаются достаточно резко вы­раженной объективацией — способностью, на базе которой вырастают специфически человеческие функции интеллекта и воли. Вмешательство этих могучих видов активности, покоящихся на базе объективации, открывает субъекту воз­можность нормального руководства своей жизнедеятельно­стью.

Но допустим, что способность объективации поражается.

Психология bookap

В таком случае мы должны допустить и факт снижения ин­теллекта и воли. Можно сказать, что в этих условиях функ­ции эти снижаются и субъект остается в распоряжении лишь тех форм фиксированной установки, которые вообще ха­рактеризуют людей этой группы. Это значит, что поведение их в основном будет развиваться непосредственно на базе представленной у них фиксированной установки, т. е. точно такой, которая характерна для лиц, пораженных шизо­френией.

Таким образом, становится понятным, что основной фонд, из которого пополняются ряды шизофреников, это прежде всего люди статической установки.