Глава 1. Теоретические вопросы психологии горя: виды, феноменология, динамика


...

1.2. Патологическое горе

Что же представляет собой этот феномен, являющийся отклонением от нормального, здорового переживания утраты? По мнению З. Фрейда, «скорбь становится патологической, когда „работа скорби“ неудачна или не завершена» [цит. по: 14, с. 211]. Аналогичной позиции придерживаются и другие авторы. Так, А. Н. Моховиков пишет, что осложненное горе возникает, если его переживание «замедляется, приостанавливается, и появляются сложности с интеграцией утраты и приобретением нового опыта» [23, с. 206]. Е. М. Черепанова высказывает идею, что «нормальная „работа горя“ может стать патологическим процессом, если человек „застревает“ на одной из фаз» [34, с. 51]. Похожей позиции придерживается и Р. Моуди. Двумя основными проявлениями дисфункционального, разрушительного горя он считает длительное отрицание утраты и фиксацию на горестных ощущениях. Обе реакции на утрату: и отрицание, и страдание являются нормальными до тех пор, пока человек не «застревает», не фиксируется на них.

Одним из возможных проявлений дисфункционального отрицания Р. Моуди и Д. Аркэнджел считают фиксацию на памятных предметах, связанных с покойным. «Когда скорбящие вкладывают слишком много чувства в свои памятные предметы, те обретают жизненно важное значение и тогда уже не могут приносить благо скорбящему. Предметы начинают считаться „жизненно важными“ при трех условиях: будучи сохраняемыми для покойных, которые „могут возвратиться“; они сами олицетворяют покойных (в воображении скорбящих); либо когда эмоциональная составляющая столь велика, что утрата этих вещей приравнивается к настоящей человеческой утрате» [22, с. 182]. Здесь стоит отметить, что тот же самый «культ покойного», уже описанный ранее как проявление этапа отрицания утраты, может рассматриваться как вполне понятное и нормальное явление, если он со временем сходит на нет или, по крайней мере, возвращается в приемлемые рамки.

Для того чтобы переживание горя пошло по болезненному, а не по здоровому руслу, обычно имеются определенные основания или причины. Таковыми, как пишет Е. М. Черепанова, могут быть [34, с. 51–54]:

1. конфликты или ссоры с близким человеком перед его смертью;

2. невыполненные по отношению к умершему обещания;

3. определенные обстоятельства смерти близкого (ее неожиданность, насильственность и т. д.);

4. «непохороненные мертвецы» — без вести пропавшие, те, чьи тела не были найдены, те, о смерти которых не сообщили близким, и т. п.

Последняя ситуация особенно тяжела, так как «пока событие не произошло, работа горя в полной мере начаться не может» (там же).

А. Н. Моховиков предлагает в чем-то другое видение причин осложненного горя, к которому, по его мнению, приводят [23, с. 206]:

1. внезапная или неожиданная утрата;

2. двойственные чувства по поводу утраты;

3. чрезмерная зависимость от умершего;

4. множественные утраты на протяжении незначительного времени;

5. отсутствие систем поддержки личности или жизнеобеспечения.

Патологическое горе может представать в очень разных обличьях. Так, З. Фрейд выделяет четыре типа патологической скорби [цит. по: 14, с. 211]:

1. «Блокирование» эмоций во избежание интенсификации процесса скорби.

2. Трансформация скорби в идентификацию с умершим человеком. В этом случае происходит отказ от любой деятельности, способной отвлечь внимание от мыслей об умершем.

3. Растягивание процесса скорби во времени с обострениями, например, в дни годовщин смерти.

4. Чрезмерно острое чувство вины, сопровождаемое потребностью наказывать себя. Иногда такое наказание реализуется посредством самоубийства.

Э. Линдеманн различает отсрочку и искажение реакции горя. Незначительная отсрочка может объясняться объективными обстоятельствами, например, необходимостью решения срочных проблем или моральной помощи другим. Однако Иногда по различным субъективным причинам отсрочка длится годами, что, видимо, вряд ли можно рассматривать как нормальный вариант. В то же время собственно болезненными реакциями Линдеманн считает искажения нормального горя, понимаемые как изменения в поведении человека, выражающие на поверхностном уровне неразрешившуюся реакцию горя. Выделяются несколько видов таких изменений [17, с. 228–229]:

1. повышенная активность экспансивного и авантюрного характера без чувства утраты;

2. появление симптомов последнего заболевания умершего вследствие идентификации с ним;

3. психосоматические заболевания;

4. изменения в отношениях с людьми (раздражительность, нежелание общаться), приводящие к социальной изоляции;

5. яростная враждебность против определенных лиц, например, врача;

6. картина шизофрении, проявляющаяся формальным поведением и «одеревеневшими» чувствами на почве скрываемой враждебности;

7. утрата социальной активности, неспособность решиться на какую-нибудь деятельность;

8. необдуманные действия, наносящие ущерб собственному экономическому и социальному положению;

9. ажитированная депрессия: напряжение, возбуждение, жесткие самообвинения и потребность в наказании.

Среди перечисленных видов искажения реакции горя встречаются феномены, уже знакомые нам по описанию нормального горя. Это говорит о том, что болезненность реакции определяется не столько ее содержанием, сколько степенью выраженности, продолжительностью и последствиями: приводит она к серьезной дезадаптации и заболеваниям или нет и насколько сильно мешает человеку жить.

Именно в этом ключе должен решаться вопрос и с такой важной и распространенной составляющей процесса переживания утраты, как депрессия. В зарубежной литературе отмечается, что необходимо отличать нормальные депрессивные проявления горя от клинической депрессии, требующей медицинского вмешательства (ей подвержены около 20% потерпевших утрату). В качестве симптомов серьезной депрессии, не объяснимой нормальным процессом горя, называют следующие [45]:

• непрерывные мысли о никчемности и безнадежности;

• непрерывные раздумья о смерти или самоубийстве;

• постоянная неспособность успешно выполнять повседневные дела;

• иллюзии (убеждения, что все это неправда);

• чрезмерный или неконтролируемый плач;

• замедленные ответы и физические реакции;

• экстремальная потеря веса.

Патологическое горе, по форме соответствующее клинической депрессии, иногда приводит к прямо-таки плачевному исходу. Классическим примером тому может служить «смерть от горя».

Случай из жизни

Двое пожилых бездетных супругов прожили друг с другом довольно долгую жизнь. Нельзя сказать, что они жили счастливо, скорее наоборот: часто ссорились, ругались, иногда дело доходило до побоев. Тем не менее муж при всей своей вспыльчивости и грубости по-своему был привязан к жене. Более того, несмотря на свой почтенный возраст (70 лет), он оставался достаточно инфантильной личностью, был очень зависим от супруги, все в семье держалось на ней. Он был плохо приспособлен к жизни: не мог приготовить себе пищу, боялся оставаться дома один, жена ходила за него на работу оформлять различные документы, брать расчет при выходе на пенсию. Поэтому не удивительно, что смерть жены стала для него настоящей психологической и физической катастрофой. Уже в последний период ее жизни муж начал плакать и говорить, что не представляет себе, как будет жить без нее. Когда жена все-таки умерла, это событие окончательно «сломало» его. Он впал в глубокое отчаяние, плакал, почти никуда не выходил, целыми днями смотрел на стену или в окно, не мылся, спал не раздеваясь и не разуваясь, много пил и курил и при этом ничего не ел, говорил: «Я без Нади не хочу есть». За короткий срок и квартира, и ее овдовевший хозяин пришли в ужасное состояние. Через полтора месяца после смерти жены он умер.

Неразрешенное горе, загнанное внутрь и принявшее скрытую хроническую форму, также может иметь серьезные негативные последствия. У человека, понесшего утрату, иногда отсутствуют выраженные депрессивные симптомы или какие-либо другие тревожные признаки. Тем не менее, по прошествии определенного времени затаившееся переживание потери все-таки дает о себе знать, порой в разрушительной форме.

Один из возможных в этом случае и наиболее ярких феноменов — это так называемый синдром годовщины. Суть его состоит в том, что с человеком происходят некие значимые события (например, болезнь или смерть) в ту же дату или в том же возрасте, что и со значимым для него близким человеком. Так, если у кого-то умер близкий родственник, то в дальнейшем из-за бессознательной идентификации с покойным понесший утрату человек может умереть в тот же самый день с разницей в год или в несколько лет, причем, возможно, от похожей причины или при сходных обстоятельствах.

Таким известным случаем синдрома годовщины стала смерть Симоны де Бовуар, жены прославленного французского экзистенциалиста Ж. П. Сартра, наступившая накануне дня его смерти через шесть лет. Существует множество других примеров данного синдрома, не столь известных, но зато более удивительных. «Одна вдова рассказывала, как ее муж и сын погибли с интервалом в год в одинаковых несчастных случаях и на одном и том же месте. Подобным же образом внук поведал о своей бабушке-вдове, скончавшейся от сердечного приступа точно в то же время и на том же месте, что и ее муж, умерший ранее также от сердечной недостаточности» [22, с. 196].

Механизм синдрома годовщины пока еще недостаточно изучен. Вероятно, важную роль играет здесь самопрограммирование человека на повторение элементов судьбы кого-либо из близких ему людей. Применительно к нашей теме некоторые случаи синдрома годовщины можно рассматривать как проявление незавершенного горя, подпитываемого симбиотическими отношениями с умершим. В других случаях дело может ограничиваться принятием даты и обстоятельств смерти родственника за определенный сценарий, которому человек начинает следовать. Иногда установка на умирание по примеру своего близкого может формироваться вполне осознанно. Так, один онкобольной говорил вслух: «Вот доживу до мамкиного дня и помру». И действительно, он умер в тот же день, что и его мать, с разницей в несколько лет. Однако во многих случаях самопрограммирование на определенный сценарий умирания осуществляется неосознанно или полуосознанно. В реальной жизни и в психологической практике можно встретить массу подобных примеров, подчас просто удивительных.

Случай из практики

За консультацией к психологу обратилась женщина, переживающая за свою одинокую соседку, которая в свои 44 года была не замужем и не имела детей. У этой соседки (назовем ее Н.) недавно произошел разрыв с мужчиной, что она крайне тяжело переживала. Целыми днями она сидела дома, ожидая прихода этого человека или хотя бы звонка, полностью забросила свой бизнес, в котором покинувший ее мужчина в последнее время существенно ей помогал. При этом Н. ничего не делала, просто ходила по квартире, много времени проводила у окна в надежде увидеть его. Она ни на миг не отлучалась из дома, так как боялась, что именно в это время он придет или позвонит. Особенно же тревожило соседку то, что Н. пребывала в крайне подавленном состоянии, ничего не ела, так что возникало беспокойство уже не за ее здоровье, а за ее жизнь. Перед нами здесь разворачивается картина самого настоящего горя, которое, как мы помним, может возникать как реакция не только на смерть близкого, но и на любую другую значимую потерю, в том числе на разлуку с любимым человеком. После предварительной беседы с пришедшей женщиной состоялся телефонный разговор с самой Н. (на очный прием она не могла приехать, так как, во-первых, этому препятствовало ее физическое и душевное самочувствие, во-вторых, как уже говорилось, она не хотела даже на минуту покинуть квартиру). В ходе беседы Н. рассказала о своем романе с любимым человеком, о совместной работе, о случившемся разрыве, о нынешней тоске и пустоте. И вдруг, как бы между прочим, она вспомнила о своем дедушке, который умер в 45-летнем возрасте «от тоски». Однажды зимой в сильный мороз он куда-то ездил на своей любимой лошади. От быстрой езды лошадь вспотела, а дед по невнимательности забыл ее укрыть и еще напоил холодной водой. В результате животное заболело воспалением легких и вскоре погибло. Дед настолько сильно переживал случившееся, тосковал по лошади и «казнил» себя за допущенную оплошность, что слег в постель и через некоторое время сам скончался. Трудно сказать, почему именно всплыла вдруг у Н. в сознании эта прошлая семейная драма, однако очевидно, что по сути она очень напоминает то, что происходило с самой Н. На тот момент Н. было почти столько же лет, сколько и ее деду на момент кончины. И ее актуальное состояние также перекликалось с предсмертным состоянием деда. Проводя аналогию дальше, можно предположить, что если бы все продолжало идти своим чередом, то Н. так же, как и ее дед, могла умереть «от горя» и, возможно, в том же возрасте. С учетом особой значимости любимого человека и недостатка источников поддержки такой вариант развития событий превращался в реальную опасность.

Другой важный феномен, связанный с неразрешенным горем, — это синдром замещения ребенка, проявляющийся рождением ребенка «вместо» умершего предыдущего ребенка, чья смерть еще не до конца оплакана и пережита. Итальянские ученые A. Clerico и G. Ragni с коллегами исследовали 44 семьи на предмет качества жизни родителей, чей ребенок умер от рака [43]. Контрольную группу составили семьи с живыми и здоровыми детьми. План исследования брал в рассмотрение множество параметров, однако только по одному из них было обнаружено значимое различие между сравниваемыми группами — по числу новых зачатий после смерти ребенка (или постановки фатального диагноза). Выяснилось, что в группе горюющих родителей новая беременность в 50% случаев наступала меньше чем через один год после утраты ребенка, в то время как в контрольной группе за тот же период времени следующая беременность случалась только в 20% семей. Данное различие объясняется в терминах синдрома замещения ребенка. Причем авторы советуют родителям воздержаться от рождения нового ребенка до тех пор, пока их горе не разрешится. К сожалению, большинству людей в нашей стране ничего неизвестно о данном синдроме и советах профессионалов, о чем свидетельствует следующий случай.

Случай из жизни

Произошло ужасное событие: десятиклассник убил свое го школьного товарища и его сестру как свидетельницу. Родители погибших детей, придя домой, обнаружили их изуродованные тела, лежащие в луже крови. Трудно даже помыслить, сколь сильный удар пришлось испытать родителям, вдруг ставшим бездетными. Отец, вне себя от горя и ярости, ходил по судам и инстанциям, добиваясь сурового приговора убийце, прародители «не просыхали» от слез, и только мать «держалась». Она, будучи высоко поставленным чиновником, как обычно продолжала ходить на работу, занималась домашними делами и не проявляла видимых признаков горя, только стала внешне безэмоциональной, несколько заторможенной, ходила с «серым» лицом и равнодушными глазами. Однако это кажущееся безразличие не может обмануть: именно она сильнее всех была потрясена случившимся, именно ее боль была настолько невыносима, что полностью вытеснялась. И доказательством тому служит ее решение родить ребенка (в 42-летнем возрасте), принятое всего лишь через два месяца после трагедии. Вероятно, находясь все еще в шоковом состоянии, она отрицала утрату, желая как бы вычеркнуть из жизни случившуюся драму, и стремилась скорее заполнить образовавшуюся ужасную пустоту, чтобы все вошло в свое прежнее русло.

Психологи и педиатры предупреждают родителей об опасности заведения другого ребенка прежде разрешения их горя по поводу потери предыдущего. Если же «замещающий» ребенок все-таки рождается, то негативные последствия этого события могут коснуться всех: и родителей, и, что еще печальнее и опаснее, их нового чада. Данное предостережение остается в силе для всех вариантов синдрома замещения ребенка, включая случаи появления в семье приемного ребенка взамен недавно умершего родного.

Случай из жизни

Десятилетний мальчик — единственный ребенок в семье — умер от болезни крови. Не прошло и месяца, как его родные взяли жить в свою семью мальчика из детского дома, причем того же возраста и с тем же именем.12 Идея этого шага принадлежала матери умершего ребенка и была охотно поддержана его прародителями. Все они были потрясены потерей и, видимо, были не в состоянии с ней смириться, хотя переживали ее все по-разному. Бабушка с дедушкой, всецело посвятившие себя воспитанию внука, ощущали невыносимую пустоту и стремились ее заполнить. Мама же страдала от тяжелого чувства вины, так как до того все свои силы отдавала карьерному росту, а сына с полугодовалого возраста в основном препоручила прародителям. Когда ребенок пошел в школу, она требовала от него отличной учебы, строго наказывала за четверки, тщательно контролировала выполнение домашних заданий. Вероятно, уже тогда испытывая вину за недостаток материнской любви и заботы, она пыталась компенсировать его таким формальным и директивным способом. Примечательно, что появившегося в их семье второго мальчика она принялась воспитывать тем же способом — усиленно помогала ему делать уроки. Таким образом внешне привычная жизнь семьи была восстановлена, но то была всего лишь видимость. Иллюзии начали рушиться с того, что второй муж женщины категорически отказался жить вместе с «новым» ребенком. Мать, и без того раздражительная, стала взрываться по всякому незначительному поводу, выплескивая свою злость на любой случайный объект. Как мы знаем, под внешней раздражительностью может скрываться глубинное чувство вины. И в данной ситуации, скорее всего, так оно и было: женщина была очень недовольна собой и своими поступками, но, не находя в себе силы признать это, выплескивала недовольство на окружающих. В дальнейшем она под давлением супруга переправила мальчика на жительство к бабушке с дедушкой, несмотря на то, что он уже успел привязаться к новой маме и переживал разлуку с ней. Так «замещающий» ребенок оказался заложником непережитого горя и связанных с ним поспешных действий со стороны членов своей новой семьи.


12 По убеждению взрослых, совпадение имени и возраста ребенка является случайным, однако мы можем интерпретировать его как проявление рассматриваемого нами синдрома. Сходство имени и возраста у умершего и у «нового» ребенка психологически облегчает замещение одного другим.


Родительское горе, не будучи пережитым, может стать причиной синдрома годовщины, психосоматических расстройств и других болезненных явлений. Кроме того, оно чревато глубоким разочарованием оттого, что другой ребенок не такой, как умерший, не похож на него и, следовательно, не может его заменить. Неадекватные родительские ожидания еще более пагубны для «замещающего» ребенка, так как загоняют его в чуждые ему рамки и становятся для него «прокрустовым ложем». Собственная личность ребенка не получает развития, он вынужден принести в жертву свою индивидуальность для того, чтобы утешить родителей, обычно не осознающих, что они «ломают» своего отпрыска. Как правило, дети, поставленные в такие условия, очень страдают от оказываемого на них давления и иногда вступают в отчаянную борьбу за право жить своей собственной жизнью. Однако этим все возможные сложности и неприятности не исчерпываются. Вольно или невольно навязываемая новому ребенку идентификация с умершим (особенно, если ему присваивают такое же имя) ставит его в особенно жесткую конфронтацию со смертью, причем при отсутствии поддержки со стороны родителей, так как те сами не смогли по-настоящему оправиться после посетившей их дом смерти. В результате жизнь ребенка рискует превратиться в выживание. Так одна непережитая трагедия иной раз оборачивается новой.

Один из печальных случаев синдрома замещения ребенка — это история рождения, жизни и смерти великого голландского художника Винсента Ван Гога. Он был зачат через полтора месяца после смерти в младенчестве его старшего брата и был наречен его именем.

Вот что пишет об этом жизнеописатель известных художников-импрессионистов Анри Перрюшо. «30 марта 1852 года Анна Корнелия (мать художника. — С. Ш.) произвела на свет мальчика. Его назвали Винсентом. …Винсент означает Победитель. Да будет он гордостью и отрадой семьи, этот Винсент Ван Гог! Но увы! Через шесть недель ребенок умер. Потянулись дни, полные отчаяния. В этом унылом краю ничто не отвлекает человека от его горя, и оно долго не утихает. Прошла весна, но рана не зарубцевалась. Счастье уже, что лето принесло надежду в объятый тоской пасторский дом: Анна Корнелия снова забеременела. Родит ли она другое дитя, чье появление смягчит, притупит ее безысходную материнскую боль? И будет ли это мальчик, способный заменить родителям того Винсента, на которого они возлагали столько надежд? …30 марта 1853 года, ровно через год — день в день — после появления на свет маленького Винсента Ван Гога, Анна Корнелия родила второго сына. Ее мечта сбылась. И этот мальчик в память о первом будет наречен Винсентом!»13 В этом повествовании об обстоятельствах рождения художника присутствуют несомненные признаки синдрома замещения ребенка: во-первых, рана от потери первого ребенка в душе матери тогда еще не зажила, во-вторых, второй Винсент, призванный заменить первого, унаследовал от него тяжелый багаж — все связанные с ним родительские надежды, его имя и (вот ведь совпадение!) даже день рождения.


13 Перрюшо А. Жизнь Ван Гога. М.: Прогресс, 1973, с. 10–11.


В дальнейшем в семье Ван Гогов появилось еще несколько детей, однако старший явно отличался от остальных. «Из шестерых детей пастора только одного не нужно было заставлять молчать — Винсента. Неразговорчивый и угрюмый, он сторонился братьев и сестер, не принимал участия в их играх. …Даже предаваясь детским забавам, он и тут выбирал игры, при которых мог уединиться. …Не раз наведывался он к стенам кладбища, где покоился его старший брат Винсент Ван Гог, о котором он знал от родителей, — тот, чьим именем его нарекли».14 А как закончилась жизнь младшего Винсента — многим известно: помешательство, психиатрическая клиника, отчаяние, «безмерное одиночество», тоска, которая «все равно не пройдет никогда», и самоубийство в 30 лет от роду. Поразительно то, что добровольный уход Ван Гога из жизни тоже был прямым следствием существования на правах «замещающего» ребенка. Незадолго до трагической кончины художника у его любимого брата Тео родился сын, которого тот назвал опять-таки Винсентом. Известная исследовательница семейных связей А. Шутценбергер предполагает, что это событие сыграло определенную роковую роль. «Несколькими месяцами позже Тео пишет брату-художнику о своем сыне: „Я надеюсь, что этот Винсент будет жить, сможет реализовать себя“. Получив это письмо, Винсент Ван Гог покончил с собой. Как будто для него не могло быть двух живых Винсентов Ван Гогов. Как будто брат указал ему на несовместимость присутствия обоих» [35, с. 168].


14 Перрюшо А. Жизнь Ван Гога. М.: Прогресс, 1973, с. 12.


Биография, художественное наследие и переписка Ван Гога не раз были предметом психологических или психопатологических исследований. Одна из относительно недавних работ — статья W. W. Meissner в Психоаналитическом обозрении [63]. Он считает, что замещение умершего вскоре после рождения брата стало для Ван Гога началом его озабоченности смертью, что проявлялось в господствующих образах смерти в его живописи, письмах и бессознательных фантазиях.

Еще одно особое явление, которое, пожалуй, нельзя записать в разряд нормальных, — это «предвосхищающие реакции горя», описываемые Э. Линдеманном. Он обнаружил «самые настоящие реакции горя у пациентов, перенесших не смерть близкого, а лишь разлуку с ним, связанную, например, с призывом сына, брата или отца в армию» [17, с. 231]. При этом люди сосредоточивались на том, как они будут переживать смерть близкого, если его убьют, и проходили все стадии горя, что впоследствии мешало восстановлению отношений с вернувшимся родным человеком. «Нам известно несколько случаев, — пишет Линдеманн, — когда солдаты, возвратившиеся с фронта, жаловались, что жены больше их не любят и требуют немедленного развода. В такой ситуации предвосхищающая работа горя, очевидно, проделывается так эффективно, что женщина внутренне освобождается от мужа» (там же). По своей сути данное явление в чем-то противоположно двум вышеописанным синдромам: там потеря близкого окончательна, но горе не пережито до конца, здесь потеря, возможно, временна, но горе переживается в полном объеме, как если бы утрата была безвозвратной.

То, как будет протекать процесс переживания утраты, насколько интенсивным и длительным будет горевание, зависит от многих факторов. Чем большее число неблагоприятных факторов имеет место в каждом конкретном случае утраты и чем сильнее они выражены, тем больше вероятность возникновения патологических реакций горя.

Значимость умершего и особенности взаимоотношений с ним. Это один из самых существенных моментов, определяющих характер горя. Чем ближе был ушедший из жизни человек и чем сложнее, запутаннее, конфликтнее были отношения с ним, тем тяжелее переживается потеря. Обилие и важность чего-либо не сделанного для покойного и, как следствие, незавершенность отношений с ним особенно усугубляют душевные терзания.

Обстоятельства смерти. Более сильный удар наносит, как правило, неожиданная, тяжелая (мучительная, длительная) и/или насильственная смерть значимого другого. Если потерпевший утрату был свидетелем предсмертных мучений, несчастного случая, убийства или самоубийства близкого, то его переживания становятся острее.

Возраст умершего. Смерть старого человека обычно воспринимается как более или менее естественное, закономерное событие. И напротив, бывает сложнее смириться с уходом из жизни молодого человека или ребенка.

Опыт потерь. Прошлые смерти близких людей связаны невидимыми нитями с каждой новой утратой. Однако характер их влияния в настоящем зависит от того, как человек справлялся с ними в прошлом. Опыт успешного переживания потерь помогает легче пережить горе и быстрее принять утрату, в то время как груз непережитых, непринятых утрат значительно отягощает новое горе.

Личностные особенности горюющего. Каждый человек неповторим как личность, и его индивидуальность, безусловно, проявляется в горе. Из множества психологических качеств, накладывающих определенный отпечаток на процесс горевания, особо выделим отношение к смерти. От того, как человек относится к конечности земного бытия, зависит его реакция на смерть близких. Как пишет Дж. Рейнуотер, «главное, что продлевает горе, — присущая людям очень цепкая иллюзия гарантированной надежности существования» [25, с. 219].

Социальные связи. Присутствие рядом с горюющим людей, готовых подержать его и разделить с ним горе, равно как и помощь с его стороны другим людям в их скорби, существенно облегчают переживание утраты. Если человек, потерявший своего близкого, ощущает себя полноценным элементом социальной системы, субъектом социально-значимой деятельности, ему бывает проще оправиться от потери. Вместе с тем стереотипное поведение в рамках привычной социальной (семейной) роли может мешать подлинному переживанию потери.

Психология bookap

Исследование факторов, влияющих на возникновение депрессии после тяжелой утраты, предприняли S. Folkman и М. Chesney с коллегами [51]. Они изучали ПО гомосексуалистов, ухаживавших каждый за своим партнером вплоть до его смерти от СПИДа, 37 из которых сами были ВИЧ-инфицированными. Исследование охватывало три месяца до смерти партнера и семь месяцев после его смерти. Результаты показали, что нахождение позитивного смысла в уходе за умирающим предсказывало уменьшение депрессивного настроения, в то время как наличие ВИЧ-инфекции, более длительные взаимоотношения, ссоры и использование дистанцирования и самообвинения как стратегий совладания служили факторами непроходящей депрессии в период после утраты.

Рассмотренный вопрос о факторах горевания вплотную подводит нас к следующему, теперь уже практическому вопросу: что же можно сделать, чтобы помочь человеку пережить утрату?