ЖЕНЩИНА И МУЖЧИНА


...

Глава 3. Хладнокровные сорокопуты и стойкие жабы. Чего хотят женщины и мужчины?

Инвестиции

Серый сорокопут — это не название очередного фильма Эдгара Уоллеса, а крепкий парень из отряда воробьиных. Эта выводковая птица обитает повсеместно в Европе, Северной Америке, а также в степях и высокогорьях Центральной Азии. С наступлением холодов сорокопуты перемещаются на юг. Серый сорокопут питается мышами и землеройками, мелкими птичками и крупными насекомыми — шмелями и жуками. В ясную погоду сорокопут хватает добычу на лету, при плохой видимости он ищет пищу, расхаживая или прыгая по земле. После еды сорокопут тщательно чистит клюв, вытирая его о ветки. На первый взгляд это самая обыкновенная птица, но для эволюционных психологов сорокопут — суперзвезда.

Серый сорокопут — это воплощение агрессивности, в которой он превосходит почти всех представителей животного царства. Он нападает на добычу, не уступающую ему размером, делает угрожающие жесты, с треском расправляет хвост и топорщит перья. Сорокопут яростно защищает свою территорию. Сорокопута боятся даже канюки и коршуны, когда их атакует этот хищный гном птичьего царства. Свою добычу сорокопут накалывает на колючки терна и боярышника или втыкает в развилки ветвей. Когда самец встречает соблазнительную самку, начинается настоящее воздушное представление. Самец стремительно взмывает вверх, а потом плавно планирует к земле. Он с гордостью показывает самке наколотую на шипы добычу, приглашает ее осмотреть и оценить запасы его кладовой. Если самцу удается убедить самку, она постепенно отказывается от своей самостоятельности и наконец полностью отдается заботам самца. Отныне она мирится с тем, что ей приходится сидеть на ветках ниже горделиво выпячивающего грудку самца. Самка хлопочет в гнезде и униженно просит своего драгоценного супруга носить ей пищу.

Нетрудно угадать причину особой расположенности эволюционных психологов к этой экономической чудо-птице. В 1980-е годы израильские зоологи открыли не слишком удивительный факт: оказалось, что выбор самкой партнера прежде всего зависит от того, насколько полны его кладовые. Чем полнее кладовая и чем лучше украшена она не только едой, но и всяческими безделушками вроде пестрых перьев и кусочками пестрой ткани, тем желаннее выглядит самец в глазах самки. Сорокопуты со скудными арсеналами проигрывают в сравнении с аккуратистами, обладающими к тому же солидными съестными припасами. Дэвид Басс и подобные ему ученые были воодушевлены этим открытием: «Самки испытывают всех самцов, и выбирают того, чья кладовая богаче» (23).

Ну, конечно, разве у человеческих самок все происходит не точно так же? Разве женщины всего мира не выбирают себе в партнеры тех мужчин, которые будут наилучшим образом о них заботиться? То, что верно для сорокопуток, годится и для самок человеческих — поведение и тех и других выковывалось в самом начале биологического развития. Бабье корыстолюбие тоже имеет свою долгую историю. В глубине души, по своей сути, женщины ничем не отличаются от сидящих у них внутри серых сорокопуток. Не важно, как мужчина выглядит, вежлив он или груб — выбран всегда будет обладатель наибольшего количества добычи и ресурсов. «Этим примером нам внушают, — пишет рассерженный философ науки Джон Дюпре, — что мужчина, добровольно предлагающий красивый загородный дом с роскошными шторами и обильным погребом, сильнее других привлекает человеческих самок» (24).

Но и здесь эволюционные психологи со своей почти блестящей идеей терпят очередное фиаско. Писать такое в учебниках — это все равно, что отдавать биологии бюрократические приказы. В 2004 году два зоолога — Петр Трояновский и Мартин Громада — опубликовали результаты своих многолетних исследований. Из них отчетливо следует, что самки сорокопутов отнюдь не стоят в очереди для того, чтобы оценить и проверить «всех самцов». Достаточно оказывается пары проб, то есть выбор основан на принципе случайности. Также не нашли исследователи подтверждения тезиса о том, что в каждом случае решающую роль играет обилие запасов. Точно известно лишь то, что забитая припасами кладовая не всегда делает интересным ее владельца. В довершение всего оба ученых открыли, что серые сорокопуты отнюдь не всегда моногамны. Самцы тайком предлагают самые жирные куски чужим самкам, пока верные супруги высиживают яйца. При случае, однако, и «замужние» самки совокупляются с чужими самцами из близлежащих ареалов.

Судя по всему, настоящие серые сорокопутки намного больше похожи на реальных женщин, нежели последние похожи на затертое клише корыстолюбивых (якобы) серых сорокопуток. Так что очень немногое остается от этой набившей оскомину и повторенной бесчисленное множество раз «истины». Мы уже не касаемся вопроса о том, почему среди миллионов животных видов эволюционные психологи выбрали в наши духовные братья именно серого сорокопута. У разных животных разные повадки, даже у птиц они не одинаковы. Например, у дневных хищных птиц добытчицами являются во время высиживания яиц более крупные самки, но из этого никто не делает выводов, касающихся человека. Наши ближайшие родичи — человекообразные обезьяны — вообще не строят кладовых. Но при необходимости эволюционные психологи почему-то всегда вытаскивают из рукава эту нелепую птичку, несмотря на то, что другие животные могут вести себя совершенно по-иному. С таким же правом, как с повадками сорокопутов, можно было бы сравнить брачное поведение людей с таковым черных вдов и богомолов. У этих видов самки после спаривания съедают партнеров. Или сравнить людей с крокодилами, у которых самец поедает собственных младенцев, или с сомами, у которых самцы защищают мальков от самок. Можно сравнить человека и с хищными прожорливыми окунями. Даже близкородственные виды могут подчас сильно отличаться друг от друга распределением половых ролей.

Да, из серого сорокопута как духовного сородича человека шубы не сошьешь. Но для эволюционных психологов дело вовсе не в птице, а в принципе. Пример с серым сорокопутом должен доказать, что именно стоит на первом месте для самок — не важно, животных или людей: на первом месте стоит выгодность вложения, выгодность инвестиции.

Идею о размножении как об «инвестиции» придумал, как уже было сказано в предыдущей главе, в 1970-е годы Роберт Трайверс. В 1980-е он уточнил ее значение для человека. Согласно этому уточнению, мужчина и женщина отличаются друг от друга абсолютно разным «риском инвестиции». Основание такого вывода ясно и понятно. В организме женщины в течение жизни созревает всего около 400 яйцеклеток. Мужчина, напротив, продуцирует сперматозоиды сотнями миллионов. Для того чтобы оплодотворить женщину, мужчине надо пожертвовать всего парой-другой сперматозоидов — и готово. Теоретически мужчина после полового акта может со спокойной совестью отправляться на поиски новых утех. У женщин все обстоит несколько более мрачно. Женщина обладает меньшими запасом «сырья» и в случае успешного оплодотворения яйцеклетки должна рассчитывать на девять месяцев беременности. На это время она выбывает из борьбы за партнеров по размножению и не может воспринять новую сперму.

Если прибегнуть к экономической терминологии Трайверса, то это положение можно сформулировать так: минимально необходимое вложение женщины превышает минимально необходимое вложение мужчины. Ставки женщины выше. Поэтому у противоположных полов совершенно разные стратегии размножения. То же самое относится и к критериям выбора половых партнеров. Если Трайверс прав, то надо полагать, что мужчина всегда, в любую минуту готов заниматься сексом. Напротив, женщина может заинтересоваться сексом только при исключительно благоприятных обстоятельствах. Женщина должна найти предпочтительного мужчину, который либо обладает превосходной наследственностью, либо гарантированно обещает заботиться о будущем потомстве. Согласно Трайверсу — мы еще вернемся к этому пункту, — совпадение обоих условий невозможно.

Наше стремление к оптимальному размножению есть «стремление к значимости», как в XVIII веке определил половое влечение французский естествоиспытатель Жорж-Луи Бюффон. То была эпоха, когда буржуазия давила на власть, стремясь завоевать себе достойное место в обществе. В XIX веке Чарльз Дарвин привнес в биологию размножения образ «борьбы за существование». Британская империя королевы Виктории находилась тогда в зените своего могущества, захватывая колонии и эксплуатируя недра всего мира. В конце XX века Роберт Трайверс говорит о «сексуальной сделке» между полами. Надо вспомнить, что сейчас наступила эпоха глобального финансового мира Новой Экономики с ее рыночными законами и вездесущим потребительским поведением. Конечно, эти параллели можно не считать намеренными, но они не являются случайными.

«Все мы, — отмечает английская писательница Жорж Элиот, — воспринимаем наши мысли в образных одеяниях, и эти образы в дальнейшем определяют нашу судьбу». Именно в таком смысле экономика правит бал в объяснениях современной эволюционной психологии Половое поведение есть инвестиция с различной степенью риска основным капиталом. С этих позиций обретает смысл такой древний биологический феномен, как женский оргазм. Так как с мужской точки зрения для размножения совершенно не нужен женский оргазм, то должна существовать какая-то другая, экономическая причина этого избыточного с биологической точки зрения возбуждения.

Теория, которую Трайверс представил на суд специалистов в 1980-е годы, показывает женщину законченной макиавеллисткой: так как ее редко возбуждает мужчина, в наибольшей степени пригодный к воспитанию потомства, женщина в самые подходящие для оплодотворения дни ускользает из дома, чтобы отыскать своего генетического героя. С ним она ложится в постель и легко достигает — кто бы в этом сомневался — оргазма, которого не получает от любимого и верного супруга. Природа позаботилась и о том, чтобы страстный любовник стал и фактическим отцом детей: если женщина во время полового акта испытывает оргазм, то она «всасывает» больший объем спермы, чем если не испытывает оргазма. В 1990-е годы группа американских ученых подтвердила этот факт. Несколько пар согласились участвовать в эксперименте с измерением объема обратного тока спермы из влагалища. И вот вам результат: если женщина за минуту до эякуляции или в течение шестидесяти минут после нее испытывает оргазм, то из ее влагалища вытекает меньше спермы. Общий вывод эволюционной психологии ясен: природа изобрела женский оргазм для того, чтобы женщина могла «закачать» в себя как можно больше спермы генетически ценного самца. Последствия для общественной морали сокрушительны: в среднем каждый пятый или шестой ребенок в Соединенных Штатах не является фактическим потомком законного супруга.

Мы не будем интересоваться, при каких условиях проводились эти эксперименты и каково душевное состояние пар, согласившихся в них участвовать. Интереснее другое: при такой постановке опытов они ничего не говорят нам о женской неверности. Теория окончательно представляется шаткой, если присмотреться к одной важной детали. Действительно ли женщина может легко достигнуть оргазма при одноразовом сексе? И правдали, что генетически наиболее интересные, то есть самые красивые и предположительно здоровые мужчины являются самыми умелыми любовниками, способными быстро и легко довести женщину до оргазма? Так ли тесно соотносятся между собой внешние качества и сексуальные навыки? Для того чтобы ответить на эти вопросы, не надо иметь семи пядей во лбу! При ближайшем рассмотрении оказывается, что все эти утверждения скорее неверны. Эротические дарования мужчины отнюдь не пропорциональны ни его красоте, ни его здоровью, ни уровню тестостерона в его крови.

Точно так же одержимы англосаксонские ученые идеей «войны сперматозоидов». Снова и снова ищут эти исследователи указаний на то, как лучшие сперматозоиды борются со своими конкурентами. Обосновывается тактика и разрабатывается стратегия. Ученые из Манчестерского университета договариваются до того, что утверждают, будто конкурирующие сперматозоиды целенаправленно борются друг с другом и осознанно друг друга убивают: одни сперматозоиды увеличиваются в размерах и блокируют другим спермиям путь к яйцеклетке, другие вырабатывают «боевые отравляющие вещества». Несмотря на то, что борьба спермиев происходит между ними как таковыми, ученые ищут в этом доказательства того, что сперматозоиды ополчаются против спермиев других мужчин, чьи воины, возможно, вооружены хуже. Эти теории, выдаваемые за результаты добросовестных научных исследований, естественно, привлекают внимание средств массовой информации. Большинству серьезных исследователей, конечно, ясно, что в данном случае речь идет скорее о мужских подростковых фантазиях или о научной фантастике. То, что ученые из Манчестера принимают за борьбу, другие считают ошибкой в оплодотворяющей реакции, когда сперматозоид, вместо того чтобы атаковать яйцеклетку, атакует сперматозоид. Науке ничего не известно о разном «вооружении» спермиев разных индивидов; один сперматозоид выглядит практически так же, как и всякий другой.

Самым отвратительным в этих более или менее занимательных фантазиях является то, что тщатся доказать с их помощью: человеческая сексуальность с самого начала ведет беспощадную войну всех против всех. Будучи наиболее развитым биологическим существом, человек до совершенства отточил свое воинское мастерство в борьбе за существование: выработал экономические формы обмена генами и эмоциями. Теория войны, экономическая теория и эволюционная психология неразрывно связаны между собой. Война всех против всех и война полов являются запрограммированными формами поведения в нашем постоянно воюющем мире. Между полами возможен только целенаправленный утилитарный союз — в том смысле, как его понимают эгоистичные гены. Даже такой умудренный опытом эволюционный биолог, как Джаред Дайамонд — бывший орнитолог, — видит идущую в человеческом обществе природную «борьбу полов», и «эта борьба не является ни игрой ума, ни странной случайностью… Этот неумолимый факт служит причиной многих человеческих бедствий» (25).

Нам еще предстоит выяснить, является ли бедствием то, что представители противоположных полов могут иметь несовпадающие биологические интересы, или этот «неумолимый факт» просто избавляет человечество от скуки рутинного бытия. Не состоит ли тяготение, которое испытывают по отношению друг к другу мужчины и женщины в том, что Дайамонд пессимистически именует «человеческим бедствием»? И не стоит ли это напряжение в ряду причин, не имеющих ничего общего ни с размножением, ни с воспитанием потомства? В противном случае нам пришлось бы предположить, что женщины и мужчины, которые встречаются, не имея намерения размножаться, неспособны возбуждать друг друга. К этому абсурдному утверждению мы еще вернемся.

Язык, которым мы описываем это не только биологическое напряжение, позволяет при желании остроумно оперировать экономическими понятиями. Делать это можно, но не нужно. В любом случае следует остерегаться использовать язык экономики для описания биологической логики, как будто природа представляет собой предмет хозяйственно-экономических дисциплин. Говорить о социальной и половой «деловитости», о «согласовании» интересов генов, о «сделках» в любовной игре может только тот, кто понимает, что пользуется некорректными образами. Если же такого понимания нет, — а это касается практически всех именитых представителей эволюционной психологии, — то необходимо проявлять бдительность и подвергать сказанное сомнению. В мгновение ока из образов возникают факты, а из фактов — новые образы. Поэтому нет ничего удивительного в том, что то, что представляют нам как «человеческое поведение», часто кажется странным и удивительным. Из мнимых исследований не выходит ничего, кроме любительской болтовни. Тем не менее эволюционные психологи пока сохраняют несокрушимое душевное спокойствие. У них в рукаве припасен еще один козырной туз. Пусть наша первобытная наследственность покрыта непроницаемым туманом, как и теория эгоистичного гена, пусть так, но тысячи исследований, результаты опросов населения и тестирования полового поведения, изучения эротических вожделений и наших любовных преференций не могут все разом ошибаться. Или все же могут?