Вместо заключения

от доктора Курпатова

Вот и закончились «Мифы большого города», но мы с Татьяной продолжим этот разговор в следующей книге — «Психология большого города». Поэтому подводить черту пока рано. Впереди психология современной семьи, психология отношений между поколениями, психология одиночества, психология счастья, психология культуры и рассказ доктора о том, что он имеет в виду, когда говорит — «психологическая культура».

Здесь же мы с Татьяной говорили о «нас», о «мы», то есть о самоидентификации людей, переживших системный мировоззренческий кризис. А наше состояние иначе и не назовешь — кризис, да и только. История выдернула у нас из-под ног почву, и мы, естественно, растерялись, потерялись, дезориентировались. Не в географическом значении этих слов, разумеется, а в смысловом, общечеловеческом, личностном.

Хотелось бы найти какую-то определенность, почувствовать некую надежность, стабильность, осмысленность своего существования. Мы стараемся, но получается не бог весть как. Оглядываемся на жизнь и ощущаем примерно то же, что герой в финале фильма «Кин-дза-дза»: вроде все то же самое — дом, жена-муж, работа, но что-то не то, совсем не то. А мы судорожно ищем некое, почти бесценное, но в целом совершенно бессмысленное «кэце».

И это надо пережить, с этим надо справиться. Но как? Простого ответа нет. Нужен разговор — предметный, серьезный, осмысленный. Наш, общий. Именно так мы и пытались говорить с Татьяной. Возможно, где-то вышло резковато, но смеем надеяться, что не безапелляционно и что мы никого не обидели. По крайней мере, у нас не было такого намерения. Но если все же обидели — простите великодушно.

В конце концов, нам всем еще только предстоит научиться правильно говорить о тех проблемах, с которыми мы сталкиваемся и которые нас объединяют, а без ошибок в учении не бывает. Беда — если мы так и не научимся говорить, обсуждать, находить приемлемые решения. Это наша жизнь, и не хотелось бы, чтобы кто-то другой решал за нас, как нам жить, а также не хочется, чтобы этот вопрос вообще никак не решался.

Сейчас, заканчивая эту книгу, мне почему-то вспоминаются две истории. Думаю, одна — из-за главы, посвященной образованию, другая — из-за главы о нашем «величии».

Однажды, года три назад, мне довелось присутствовать на лекции в Тартуском университете. Лекцию читал заезжий американский профессор, на английском языке. Лекция была о счастье — результаты большого кросскультурного исследования: как его ощущают люди в разных странах, с чем связано это самоощущение счастья и так далее. Исследование очень интересное. По его данным, Россия занимала, если мне не изменяет память, где-то сороковое место по уровню субъективного ощущения счастья на душу населения и была последней или предпоследней в общем списке. Кстати, и по уровню открытости и социальной доброжелательности, вопреки нашим представлениям о самих себе, мы были на той же «почетной» замыкающей строчке.

Впрочем, я вспомнил об этом случае не из-за предмета лекции, но из-за атмосферы, которая царила в лекционном зале. Помню, как доклад подошел к концу, лектор сказал, что, мол, материал исчерпан, спасибо, теперь он готов ответить на вопросы слушателей. И… посыпались вопросы. Я не знаю, может быть, пятнадцать, двадцать вопросов! Вдумчивые, серьезные, где-то просто уточняющие, где-то провокационные. Сейчас на лекции философского факультета Университета в Петербурге (а где, казалось бы, еще говорить, как не на философском факультете?!) один или два вопроса лектору — это уже событие. А там в десять раз больше! Я смотрел на происходящее завороженно… Они обсуждали тему, они думали, они высказывались!

И вторая история. Мне действительно довелось участвовать во время августовского путча 1991 года в обороне (если так можно выразиться, поскольку до боевых действий тогда, к великому счастью, не дошло) Мариинского дворца — здания Ленсовета, оплота юной российской демократии. Сейчас все это уже воспринимается несколько иначе, нет былого восторга, понятны многие ошибки и заблуждения, но осталось главное ощущение. Не знаю, как это объяснить, как пересказать…

Очень хорошо помню и первый, и второй, и третий день. В первый царила растерянность, какой-то истерический хаос. Помню написанные от руки плакаты, бутылки с зажигательной смесью. Помню третий день — это уже фактически было празднование победы. Глыбы бетона на подъезде к площади, десятки троллейбусов, которыми перегородили близлежащие улицы. Но более всего запал в память второй — самый страшный и напряженный день, точнее — вторая ночь… В город вот-вот должны были ввести танки.

Огромное, по всей площади, живое кольцо обороны — мужчины, женщины, даже дети. Тысячи и тысячи. И какое-то особенное, удивительное внутреннее спокойствие на лицах. Спокойные, уверенные, без всякой суеты и паники глаза, открытые, доброжелательные, просветленные лица. Я шел вдоль всего кольца, мимо этих людей, принявших решение защищать свою свободу, чего бы им это ни стоило, но мирно рассевшихся на асфальте, словно бы они собрались на пикник, и вглядывался в их глаза… Вглядывался и не мог то ли понять, то ли поверить — в этом было что-то по-настоящему великое.

К чему эти истории?.. Просто когда я думаю о «нас», о «мы», я вспоминаю о том живом кольце вокруг здания Ленсовета в 1991-м. А когда я думаю о том, чего нам не хватает, – я вспоминаю ту, в целом ничем не примечательную, лекцию в Тартуском университете, ту атмосферу заинтересованности, открытости и готовности высказываться. Мне кажется, нам надо поверить в себя и, главное, в тех, кто рядом, – поверить, что с ними можно говорить, общаться, что в них можно найти искренних, заинтересованных, понимающих и неравнодушных собеседников. И тогда все получится. У нас все получится…

Искренне Ваш,

Андрей Курпатов