Глава третья
Работа, успех, деньги. С ног на голову
Моя подруга, а если быть совсем точной мой самый злейший друг, – бизнес-консультант. Представляю, как достается ее заказчикам-бизнесменам: у Анны есть чудесная привычка всегда и везде говорить правду в лицо, без оглядки на приличия, на статус человека, на то, что от него зависит ее гонорар, в общем наотмашь и без разбора. Может, поэтому она и преуспевает в своей профессии: когда речь идет о деньгах, о прибыли, о повышении доходов компании, все-таки лучше горькая, но правда, чем приятная, но ложь.
Но, по ее мнению, в рабочих отношениях люди с завидным упорством лгут самим себе. Причем обманывают себя в самом главном. Вот считается, что бизнесмены и начальники только и думают о деньгах как бы их заработать побольше. А их подчиненные озабочены другими мыслями (наверное, о душе думают). Оказывается ровно наоборот. Вопрос денег неотступно преследует как раз наемных работников. А что считают главным в работе предприниматели?
Консультирование организаций Анна обычно начинает с выяснения ценностей и мотивации главных персонажей директоров, совладельцев, топ-менеджеров: ради чего эти люди работают? Деньги с завидным постоянством не попадают даже в первую тройку причин пламенного труда. А если и упоминаются, то Аня привычно начинает «проверку на вшивость». Есть такой очень простой тест на правду вопрос: «А есть ли в вашей области более денежные, прибыльные виды деятельности?» «Да, есть». – «А почему же вы ими не занимаетесь?» «Ну да, наверное, деньги все-таки не самое главное…» Вот так и всплывает эта голая правда: деньги не главное. А что же тогда главное, что стоит на первом месте? Люди произносят разные слова: «самореализация», «успех», но каждый понимает под успехом что-то свое…
Пора и нам разобраться, какими незримыми узами связаны сегодня работа, успех и деньги? Как изменились наши представления о них за последние годы, какие из этих представлений мешают найти работу своей мечты, достичь успеха и заработать достаточно денег?
* * *
Когда мы говорили о мифах, связанных с Россией, я начала с пафосного заявления о том, что самые серьезные внутренние изменения за последние годы произошли у нас в ощущении чувства Родины. А сейчас подумала ничего подобного! С представлениями о работе в сознании людей произошли еще более глобальные сдвиги, изменилось все, просто государственный переворот сознания какой-то!
Андрей слушает меня и согласно кивает. Мы уже расположились в его кабинете в клинике на Таврической, и ничто не нарушает рабочую обстановку. Кроме администратора, которая время от времени врывается в кабинет и приносит «срочные» депеши от правительства Российской Федерации. Я стараюсь не обращать внимания на эти помехи и настойчиво отвлекаю Андрея от государственных дел. В конце концов, разобраться с мифами о работе тоже, можно сказать, дело государственной важности. Нам же еще ВВП удваивать предстоит!
– Я застала «доперестроечные» времена и хорошо помню, что тогда все относились к работе примерно одинаково, вплоть до мелочей. Существовали такие понятные, бесспорные вещи, как нормированный рабочий день, были натоптанные маршруты: с утра на работу на троллейбусе, вечером с работы. Свободный график могли себе позволить единицы, ну разве что композиторы и сценаристы в кино. Даже поэтов сажали за тунеядство, если они нигде официально не работали.
Сейчас же такая палитра способов работы, в которой даже молодые люди не успевают разобраться, не говорю уже о представителях старших поколений. Хотя надо сказать, что «старый стиль» подъем в пять утра, на троллейбусе на работу… тоже остался.
– Ну, тут проблема не только графика как такового, – прерывает мои воспоминания Андрей. – Тут проблема смысла работы вообще, ее ценности в обществе. Вы правильно вспомнили о тунеядстве: сейчас это не то что кажется странным, диким, а просто непонятно, как вообще может быть, что людей как-то наказывают за то, что они безработные? Потому что часто это не от хорошей жизни и хотели бы, да не могут.
Сейчас какие представления? Хочешь работай, не хочешь не работай. Но сразу возникает вопрос: «На что живешь?» Мы смотрим на человека, нам просто непонятно и любопытно. А в советском государстве все жили на то, что им давало государство. Государство обеспечивало нас «необходимым» и зорко следило за тем, чтобы это «необходимое» было в наличии, а поэтому работать, работать и работать, товарищи! Но сейчас такой задачи государство перед собой не ставит. Какие есть в бюджете деньги, такие оно на социальную сферу и направляет. Мало денег мало направляет, больше стало направили больше. А хватает или не хватает это не слишком его заботит. Кому не нравится сами зарабатывайте!
И если раньше работа была обязательным атрибутом жизни, то теперь она стала способом выживания. Право на жизнь нам выдали, а уж как мы с ней обойдемся это никого не интересует. И хотя нам иногда кажется, что настоящий труд был только тогда, в советские времена, – соцсоревнования, трудовые почины и пятилетки за три года, – в действительности отношение к труду как к способу выживания для огромного количества людей именно сейчас стало определяющим. Наказание за тунеядство это, конечно, для современного россиянина нонсенс, но потерять работу для многих теперь смерти подобно так это ощущается, воспринимается. «Уволят? Сократят? А что я буду делать?.. Как жить?!»
Я не говорю сейчас о тех людях, которые решили выйти в аутсайдеры, опустились и маргинализировались на периферии социального пространства, я говорю о тех, кто будет читать нашу книгу. Для них работа стала значительно более актуальной и болезненной проблемой, нежели это было в Советском Союзе. И раньше, естественно, было страшно, если тебя увольняли, но в целом было понятно, что без работы ты не останешься. А сейчас? Сейчас никаких гарантий. По крайней мере, со специальностью можешь легко попрощаться… Самая активная, передовая часть населения, конечно, всегда найдет себе занятие, но много ли таких передовых и активных? И откуда у человека, который всю свою трудовую жизнь жил по инструкции Госплана, возьмется эта активность?..
Так что первое существенное изменение это изменение в ощущении работы. Раньше она была обязательной, а теперь нет она совсем не обязательна. Только от этого стало еще тревожнее… И как результат подсознательно ждем от всякой работы, что она будет вечной и с пенсией в финале, как раньше: 50 лет на одном заводе. А работать «по контракту», «над проектом» это для нас что-то невыносимое. Словно нам за эту работу не заплатят. Заплатят. Но мы думаем: «Ну заплатят… А что дальше?!» И снова в голове ужас безработицы и страшные мысли о том, что придется работать бог знает кем и как. В общем, нет прежнего чувства определенности, стабильности, гарантированности и тревожно… На кону, по ощущению, ни много ни мало вопрос выживания.
Понимаю, о чем говорит Андрей. Но не могу с ним согласиться полностью. Мне кажется, что сейчас любой человек в России может выжить, вообще не работая. Если у него, конечно, нет каких-то особенных материальных и тем более нематериальных притязаний. Всегда найдутся друзья родственники и знакомые, которые накормят-напоят, оденут-обуют и кров предоставят.
Я хорошо помню тот период жизни, когда ушла с высокооплачиваемой наемной работы, ну просто потому, что она себя исчерпала, и… Остановилась, чтобы подумать, а что же мне самой хочется делать в этой жизни? Сначала было очень тревожно, был страх а что я буду есть, когда деньги совсем кончатся? Очень сильный страх. Правда, просто животный. Но потом я обнаружила удивительную вещь. Хоть я и объявила всем, что не буду работать, пока хорошенько не помедитирую на тему смысла дальнейшей жизни, все равно ко мне постоянно обращались за помощью друзья и коллеги. Кому-то нужно было издать новый психологический журнал, кто-то не успевал отредактировать к международной научной конференции тезисы, кто-то мучился с текстом рекламного буклета для своего психологического центра. Отказать людям в помощи я не могла, в конце концов, это для них проблема, а я все это умею делать и у меня это получится быстро, легко и хорошо… В общем, к концу каждого месяца такой не-работы я с удивлением обнаруживала, что простая, походя, помощь друзьям и коллегам оценена в сумму, превышающую мой доход на должности наемного директора. И вопрос выживания тут действительно не стоял даже отдохнуть за границу в то время смогла съездить. А вот вопросы «какую работу выбрать?», «что делать в этой жизни?» продолжают оставаться для меня актуальными.
– Второе изменение в отношении к работе, – продолжает Андрей, – это то, что мы стали искать в ней смысл. Не все, конечно, но многие стали думать о работе как о средстве самореализации. Почему это произошло понятно: раньше у нас в жизни был некий «высший смысл». Верили мы в «светлое будущее», обещанное коммунистической партией, или не верили, у нашей жизни каждого советского гражданина был смысл: почему мы живем, зачем мы живем, для чего и ради чего. Когда же этот смысл совсем выветрился случился, так сказать, массовый экзистенциальный кризис, СССР развалился.
А какие у нас могут быть смыслы взамен прежних? Может быть религиозный смысл, но поскольку, как я уже говорил, сам институт веры в нас в постсоветских людях подорван и дискредитирован, в этой части мы имеем не слишком радужные перспективы. Еще у нас может быть смысл личной жизни, индивидуальной. Когда высшая ценность и высшее благо это «быть собой» (то есть жить не «по совести», как у нас в свое время было принято, а по внутреннему почину, по собственному хотению, в согласии со своими личными ценностями и желаниями). Быть собой и умудриться при всем при этом быть счастливым. Непростая задача. Европейцы ее решают с разной степенью успешности. Не знаю, насколько это практически осуществимо, но теоретически хороший план.
Ну и третий смысл ради чего жить это работа. Поскольку в СССР труду придавался статус почти священный «Мир, труд, май!», то такой вариант решения вопроса о смысле нашей жизни очень россиян занимает. Не всех, конечно, но многих. И тут возникла проблема: чтобы твой труд ощущался тобой как «священная корова», он должен быть востребован. Почти невозможно верить в значимость и ценность своего труда, если общество и конкретные люди к нему равнодушны. А мы, как уже говорилось, уважение к чужому труду то ли утеряли, то ли и вовсе не имели неизвестно, но факт остается фактом: уважать за труд не умеем, ценить чужой труд не ценим. И вот результат: стоят люди на распутье, думают, чем им заняться, чтобы не было у них ощущения, что жизнь зря проходит, и понять не могут. Куда ни кинь или деньги зарабатывать, или денег не зарабатывать. Никакой другой альтернативы нет. Тупик.
И наконец, третья позиция… Наше отношение к работе изменилось еще и потому, что работа перестала быть для нас просто работой. Теперь она напрямую связана в нашем сознании с деньгами. Раньше такой жесткой взаимосвязи между работой и деньгами не существовало. Мы ведь деньги «получали», а не зарабатывали. Были, конечно, работы, которые позволяли именно «зарабатывать», но таковых было немного. В самом распространенном варианте это «северные деньги», многие ехали за Полярный круг именно на заработки. «Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним…» Дальше это работа, в которой был хоть какой-то элемент «сдельности» труда. И третье это уже «серые» деньги, прежде всего в торговле и, может быть, в сфере услуг, – всяческие «халтуры». Уберем мы эти группы, и вопрос о связи работы и заработка в сознании советского человека снимается. Работа в одном месте, деньги в другом. Как это ни странно и ни парадоксально… Есть ставка, а сколько ты трудишься и как ты трудишься это уже вопрос риторический. Получите, распишитесь.
Мы не рабы, рабы не мы
И тут Андрей сделал резкий и неожиданный для меня поворот темы, задав вопрос, который, честно говоря, поставил меня в тупик.
– А теперь я хочу, чтобы мы с вами ответили на вопрос что такое рабство?
– Это… «прикованность» к работе физическая и, наверное, психологическая
– Вот! Принципиальная ошибка. Рабство это когда тебе платят за то, что ты есть, а не за то, что ты делаешь.
– Мне кажется, рабам вообще не платили.
– Угу, конечно… А кормежка, а крыша над головой, а медицинское вспоможение, если потребуется?.. Это и есть плата, только не деньгами, а натурой. Причем тебе платят в любом случае сработал ты что-то дельное и ценное или не сработал. Твоя жизнь имеет материальную ценность, и поэтому ее берегут. Тобой будут заниматься, следить, чтобы ты ел, спал, чтобы не простудился и не умер. Твоя жизнь нужна не только тебе, но и твоему хозяину, а поэтому ты, в значительной степени, от тягостной ответственности за собственную жизнь освобожден. О тебе будут проявлять всю необходимую степень заботы, и неважно, делаешь ли ты при этом что-нибудь или не делаешь: если ты раб, то тебе платят.
Вот эти сто или сто двадцать рублей, которые давало советское государство своему среднестатистическому работнику, – оно давало ровно с тем расчетом, чтобы этот среднестатистический работник не умер. Человеку платили за то, что он есть, а не за произведенный продукт. У нас были работы, на которые люди приходили и не знали, чем себя занять. Все мы помним замечательный фильм «Служебный роман». Чем там люди занимались на этой работе, кто-нибудь может вспомнить? Чем вообще занималась эта организация? Невозможно сказать абсолютно, потому что люди ничем не занимались. У них в столах лежали журналы «Иностранная литература» или «Работница», шитье, вязание и прочее вышивание.
Я прекрасно помню, как моя мама так же мучилась на своей работе простого советского инженера. Просто изнывала от ничегонеделания. И весь ее отдел изнывал. Несчастные работники этой госконторы в Михайловском замке сами себе придумывали всякую деятельность, потому как если не придумать, то с ума сойти можно. Ведь нельзя же восемь часов сидеть без всякого дела! Невыносимо! И вот они бегали по производствам и искали «русских левшей», чтобы патентовать их «ноу-хау». А поскольку особенно патентовать было нечего, они сидели вместе с этими «левшами» и придумывали всяческие «усовершенствования»: болт заворачивается в обратную сторону уже открытие необыкновенной важности! Но, по крайней мере, хоть какая-то занятость… А деньги?.. Оклад.
В общем, в основной своей массе была в нашей стране такая работа, где тебе платили за то, что ты приходишь и занимаешь рабочее место, за то, что высиживаешь свои часы, присутствуешь, а не за то, что ты что-то производишь. А сейчас нет, все поменялось. За высидку тебе уже нигде не заплатят, даже в государственных учреждениях. Везде надо что-то производить… Поэтому второе тотальное изменение в нашем отношении к работе это дефис, возникший между проделанной тобою работой и деньгами, которые тебе за нее платят.
Мои родители тоже были инженерами. Причем у мамы была самая ответственная в КБ должность: она была последней инстанцией между конструкторским бюро и цехами, в которых чертежи превращались в сотни тонн металла. Мама всегда очень сильно переживала из-за того, что конструкторы так безответственно относятся к своей работе: женщины совершали кучу ошибок в чертежах «по недомыслию», мужчины по небрежности. А один раз из-за такой небрежности у них чуть не произошла большая производственная трагедия. Кто-то из конструкторов перепутал какие-то допуски в чертеже, и чертеж уже пошел в цех. Как думаете, о чем шла речь? Это был многотонный вал турбины. Экономику страны спасли случайность и неравнодушие одного из рабочих. Впрочем, Андрей прав: даже если бы случилось непоправимое с горе-работника, допустившего ошибку ценой в миллионы рублей, взять было бы нечего, кроме тех самых ста ста двадцати.
Но дело ведь не только в экономической системе, в системе оценки труда. Если у человека есть своя, внутренняя ответственность за дело, которым он занимается, если есть внутренняя потребность делать то, чем можно гордиться, – он на любой работе при любом режиме будет это делать. Наши с Андреем мамы были именно такими, неравнодушными и ответственными, и я уверена, что таких людей в нашей стране было очень много. Несмотря на «систему».
– Работа изменила свой статус, она перестала быть рабской. Вот это самое главное, чего многие из нас пока так и не поняли. У нас сейчас есть огромное счастье возможность выбирать работу, иметь работу, менять работу. И мне платят за то, что я делаю, а не за то, что я есть, и поэтому я, по крайней мере в этом смысле, больше не раб.
В целом само по себе это потрясающее обретение то, что у нас есть эта абсолютная свобода иметь работу и свобода не иметь работы. Мы, правда, своего счастья не поняли, потому что сразу были напуганы безработицей все эти ужасные сокращения, закрывающиеся предприятия и учреждения. Огромное количество людей пережили увольнения, были какое-то время без работы. Это создало панику. На первое место в мире по числу самоубийств наша страна вышла именно в 1994 году как раз на фоне этих бесконечных «сокращений».
Но здесь важно все-таки с этой паникой справиться и понять: ситуация на самом деле выгодная, даже замечательная. Во-первых, избавление от рабства, что само по себе подарок, а во-вторых, поскольку тебе перепоручается твоя собственная жизнь, ты становишься активным деятелем, перестаешь быть зависимым и можешь делать что-то, что считаешь для себя важным. Но для этого нужно включить интеллектуальную функцию…
И вот: самая большая проблема, с которой мы столкнулись, потому что «сокращенный» человек не включает свою интеллектуальную функцию, он ищет, где бы спрятаться от безработицы. Однажды я переживал что-то подобное. С детства я собирался быть военным врачом, и вся жизненная перспектива рисовалась передо мной удивительным образом четко и однозначно. Где я получу образование, где буду служить после окончания академии, как поступлю в адъюнктуру, буду работать на кафедре, защищу диссертацию одну, потом другую, как потом стану профессором и буду руководить кафедрой. И наконец, выйду на пенсию военную. Будет у меня машина, дача, квартира и счастливое семейство. Для меня все было абсолютно понятно, потому как вот два моих деда уже на той самой военной пенсии, вот мой отец, дядя, другой дядя на флотах да на кафедрах… Все было понятно. Мысль, что может быть как-то по-другому, показалась бы мне тогда просто абсурдной. А что получилось?
Ну академию я, положим, закончил. А дальше? Дальше меня по болезни уволили. Даже не в запас, а в отставку. Старший лейтенант в отставке ни много ни мало. И вот я оказался без работы, и не только без работы, но и вообще в другом мире. Потому как что такое гражданское здравоохранение я не знал в принципе. Я в поликлинике детской никогда не был. А что люди ходят в какие-то больницы, где врачи без погон, – это была для меня и вовсе необыкновенная новость. Это примерно то же самое, как когда человек, который двадцать лет отработал на одном каком-то предприятии, вдруг оказывается на улице. И у него в голове одна мысль: он не может жить без своего завода. А сколько целых городов с градообразующими предприятиями? Закрыли завод все, конец. Жизнь закончилась. Но почему, собственно, закончилась?.. Как так? Она закончилась только потому, что вы ничего не стали делать после того, как закрылся завод. А для того чтобы начать что-то делать, надо включить эту самую мозговую функцию.
Существуют государства, которые безбедно живут, не имея совершенно никаких полезных ископаемых ни нефти, ни газа, вообще ничего. Но они же как-то живут и умудряются в целом неплохо существовать, причем не продавая, а покупая у других стран для собственных нужд и нефть, и газ… Поэтому то, что ты теряешь работу и становишься безработным, – это исключительно психологическая проблема. Это вопрос того, что ты начинаешь делать, понимая, что работа тебе нужна и ты должен себя каким-то образом найти в новых, изменившихся обстоятельствах жизни. И надо сказать, что огромное количество очень богатых ныне людей обязаны своим успехам именно тому, что в свое время они были благополучно уволены с работы.